Обращение Апостола Муравьёва

В полутёмной реставрированной зале Шоколадного домика, в неестественной, до тошноты неудобной позе пришелец творил шедевр!

Михаил Вигдорович нарочито громко прошаркал по паркету и заслонил свою Восточную красавицу. О Боже! Возможно ли! Художник не смотрел на образец, отрицая саму необходимость сверяться! Он рисовал наизусть! Картину в редчайшей манере письма — по памяти!

— Кто вы, молодой человек? — понимая, что совершает кощунство, отрывая мастера от творческого восторга, но более не в силах сдержаться, негромко спросил Дункан.

— Что-то случилось?! — всполошился, словно разбуженный среди глубокого сна, Марат.

Михаил Вигдорович живо распознал его возвращение к реальности. Этот бродяга не сразу сообразил, где находится. Не понял, почему к нему наклонилась фигура, чуждая, как чужая тень.

— Почему так темно? — спросил незнакомец, поднимаясь в рост.

Людей искусства, способных самостоятельно, без допинга, войти в творческий транс, по пальцам сосчитать, и нескольких таких Михаил Вигдорович знал. Сам, даже с помощью новомодного «кокса», подобного не умел, не получалось. Конечно, наблюдая окружающий мир иначе, чем большинство современников, себя Дункан скромно считал талантом, не гением. Понимал это отчётливо, как данность, мирясь с нею.

— Кто вы? Художник? — переспросил Марата Дункан.

— Кто знает? — усмехнулся озадаченно Апостол. Осмотрел руки в краске, разбросанные на полу фломастеры, портрет «Восточной красавицы». — Пожалуй, лишь в общем смысле слова. Почему вы спросили?

— Снимаю шляпу перед вашим мастерством. Дорогой мой, вы — безусловно, талантище. Не шучу, может быть, гений. В Киеве случаем? — продолжал допытываться Дункан.

— Можно и так сказать, но я — не художник.

Михаил Вигдорович приподнял брови, сразу сделавшись похожим на молодого актёра:

— Вы хотите разуверить меня в очевидном? В вашей работе чувствуется опытная рука. Поясните?

— Что пояснять? Не художник я, и всё тут. Родился не здесь, но в Киеве достаточно лет, чтобы претендовать на титул киевлянина.

Дункан выразительно посмотрел на ватман.

— Разве что отчасти, если хотите, — согласился Апостол, — ну, а вы кто?

— Чудеса, пришли на вернисаж и не знаете, как зовут виновника. Зато познакомимся, зовут меня Михаил Вигдорович Дункан.

— Его величество случай, — склонил голову Апостол и тоже представился, — Марат Игоревич Муравьёв.

— Право, я рад.

Марат почувствовал взаимное расположение:

— Странная штука, Михаил Вигдорович. Кроме уроков рисования в школе, зачастую прогуливаемых, я никогда не держал в руках кисти. Хотя слово «кисть» звучит чересчур напыщенно, даже фломастеры не приходилось применять по назначению.

Оба отчего-то заулыбались. Насторожённости как не бывало.

— Марат Игоревич, примите предложение. Повода сомневаться в вашем откровении нет, хочу пригласить в свою студию для закрепления знакомства.

— В качестве? Ученика — поздновато… Приятеля, не по чину, вроде.

Марат хотел было сослаться на Ворона, но передумал.

— Дорогой мой Марат Игоревич! Скажу сугубую банальность. Даже пень дерева-патриарха выпускает молодые ростки. Удивительное дело, но это есть. Уверен, при вашем усердии, правильно направляемом, придёт головокружительный успех. Берусь помочь. Соглашайтесь…

— Впечатлили. Пожалуй, зайду к вам, хотя настаиваю, что не художник. Смешно….

— Конечно, я не знаю, в какой области вы эксперт, но весомость художника определяется не числом выставленных картин. Состояние души, философия, образ жизни, полёт, взгляд на окружающий мир! Художником может быть кто угодно — преподаватель, бизнесмен, доктор экономических наук, ветеринар. Смотрите, вы попробовали себя в ипостаси рисовальщика и вдруг обнаружили, что всегда им были…

Студия располагалась на Прорезной улице, недалеко от Крещатика, в монументальном старинном здании и состояла из трёх помещений. Первое, наибольшее — личная мастерская художника; второе, поменьше — финансовая помпа, как выражался Дункан — подготовительные курсы для поступающих в художественные вузы; и третье, наименьшее — для индивидуальных занятий с учениками, позволившими себе такую роскошь. Смежные залы переходили друг в друга, как вагоны рекламного эшелона.

Марат решил принять приглашение Дункана, и несколько дней спустя отправился в студию. Дункан встретил его радушно, устроив ознакомительную экскурсию. Комната для индивидуальных занятий оказалась пуста. В средней дюжина отроков рисовала с натуры. Обнажённая девушка с крепкой грудью обнаружила удивительное сходство с «Восточной красавицей» мэтра, и Апостол понял, кого напомнил портрет на выставке. Бросилось в глаза, ускользнув от сознания, сейчас сомнения отпали: перед ним сидела его Галима. Она тоже узнала мужа, но не пошевелилась… и не покраснела. Заметный лишь ему румянец припушил тело, и раскосые глаза сверкнули из сузившихся век. Сейчас она напоминала якутку в яранге, сощурившуюся на блистающий под солнцем снег.

— Узнаёте? — Дункан кивнул на натурщицу.

— Ещё бы…

— Хороша?

— Признаться, сразу понравилась…

— У нас, выясняется, дорогой Марат Игоревич, очень похожие вкусы.