Читаем Обращение Апостола Муравьёва полностью

По личной просьбе старика, Марата прогнали не только по отечественным, но и по хитрым зарубежным тестам. Психологический портрет вырисовывался настолько неоднозначный, что «товарищ Северина» резко засомневалась в возможности использования Муравьёва помощником машиниста. Карл Янович поморщился, прочитав докладную записку психологини, и вызвал её объясниться:

– Неужто так плохо, Антонина?

– Как знаешь, Карл. Моя работа давать советы, твоя – решать.

– Давай порассуждаем. В рейдах потребуются сильные личности, у таких «не все дома» по определению. Что, если тебе придётся нарисовать мой психологический портрет? – Карл Янович хитро прищурился, и Северина, цветом лица недозрелый баклажан, внушительно покраснела.

Старик захохотал так заразительно, что психологиня заулыбалась.

– Видишь, Антоша, меня же не отстранили от руководства стратегическими проектами. Ты и впрямь считаешь, что парню не место на подводной лодке?

– Я такого не утверждала. В докладной факты и анализ. Я не Фрейд, чтобы винить в грехах курсанта его папашу.

– Эк, куда тебя потянуло… Подозревать папу?

– Ну, да, отца, которого по документам не было.

– Новости, – заинтересованно подбодрил Северину Лауконен, поняв, что она, оседлав любимого конька, не раскусила подвоха.

– Продолжим, Карл Янович. Не будь зайчику восемнадцати лет, назвала бы его педофилом – друзей не заводит, о жене говорит, как о подруге, но не любовнице…

– Ну, если есть подтверждения…

– Нет, погоди соглашаться, хочу сосредоточить твоё внимание… Знаю: если решил, оттащить тебя можно лишь тягачом… Вроде тех, что ядерную баллистику возит – наш конкурент…

– И-к куда тебя занесло. Своими делами занимайся, Тонюшка, здоровее будешь.

– Фу ты, сердитый какой, – подняла Северина руки в примирительном жесте, – пусть так, но по порядку. Ясно, какой тип нужен для миссии. Возможно, ты удивишься, но люди харизматичны, все до единого… Привыкли к ним на улице, и не видим, кто заодно и щёголь. Вот почему мы наивысшая ветвь эволюции… Во-во. Если позволишь, напоминаем тараканов. Представь себе, люди и тараканы приспосабливаются к чему угодно, это их нутро. Твой Апостол – другой! – жёстко закончила Северина. – Может, но не хочет. Гляди, речь у него выверена, обдумана, дозированно эмоциональна – словно отредактированная запись. Дружок, меня не обмануть! Трансформационная грамматика показала, что его эмоциональный стиль блеклый. Муравьёв обладает потенциалом много большим, чем согласен показать… У него гипертрофированная сдержанность и высочайший самоконтроль. Может, его во внешнюю разведку отрекомендовать?

– И с чем останемся? Нет, погоди, ты подразумевала, пускает дело на самотёк, верно?

– Точно, идёт на поводу эмоций, хотя подтверждения я не нашла, каюсь. Повторюсь: речь выверена, обдумана, в меру эмоциональна. В обществе других людей не испытывает дискомфорта, ты и сам, наверное, заметил, даже по позе на стуле. Сидит прямо, руки свободно на коленях – ощущение, что ему наплевать, где находится – хоть у меня в кабинете, хоть у чёрта за пазухой. Хотя голос и интонации уверенные, и производят благоприятные впечатление… Опять же, самоконтроль и выучка… И – никакого волнения… Пример? У него при обсуждении щекотливого вопроса нет бегающего взгляда… Уверенность или намерение сказать правду?

– Антонина, ты анализировала подпись? – не совсем вежливо прервал её Лауконен.

– Ааа, – Северина махнула рукой, – не совсем доверяю графологии, но… конечно, проводила. Результаты разнятся с моими выкладками, даже не хочу об этом. Сивый бред!

– Вот видишь! Продолжай…

– Честное слово, Карл, я не против мальчика, но уйма моделей поведения, умение мгновенно подстраиваться к собеседнику, выставляют его, как бы помягче выразиться, не совсем благонадёжным…

– Милая моя, сейчас не семидесятые…

– Поэтому говорю только тебе, в докладе этого не найдёшь. Умение менять стратегию поведения по ситуации, психологическая гибкость, всегда имеют две стороны – положительную…

– И соответственно, отрицательную, – шутливо дополнил Лауконен.

– Именно, Карл, отрицательную! Меня не проведёшь магическими пассами, нейтральными жестами и приятной интонацией. Когда Муравьёв желает, из мягкого становится жёстким, или наоборот. Оба состояния одинаково натуральны. Но кто он тогда на самом деле…

– Думается, матушка, ты сгущаешь краски. В шарж… Это, прости, как мочиться на одной ноге, – при этих словах психологиня поморщилась.

– Извини за неудачный пример, ты же не знаешь, каково это, – продолжил Лауконен и захохотал, заметив, что Северина сделала над собой усилие, чтобы не повести бровью, – Антонина, давай конкретней.

Перейти на страницу:

Все книги серии Аэлита - сетевая литература

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее