Обращенные

Это папино выражение. Он любил так говорить — всякий раз, когда кто-нибудь пукал. Вернее, «газовал». Мой папа никогда не говорил «пукать». У него и для этого было свое название. «Кто дал газу?» — спросил бы он, потом последовал бы вопрос про труп в заднице. Или «Зажгите спичку», или «У меня глаза слезятся», или «Что ты кушал, мальчик?»

Но на сей раз не было нужды спрашивать, кто дал газу. Это был не я. И если она начинает газовать так рано, в самом начале игры, то за этим должно последовать что-то более существенное, и это только вопрос времени.

Что создает еще одну проблему со всем этим отложенным на потом удовольствием. Мне предстоит иметь дело со всем дерьмом, которое будет произведено за время отсрочки. Я испытываю искушение признать себя побежденным, свернуть на обочину и погрузить в эту шейку клыки.

— Извини, детка, — скажу я, — но я забыл, какой ты можешь быть бякой.

Но я этого не делаю.

Я не делаю, потому что вонь еще слишком сильна, и это мешает моему аппетиту достаточно обостриться. Я просто еще немного опускаю стекло и продолжаю вести машину, задаваясь вопросом, чем еще меня порадует моя маленькая фабрика по производству дерьма в промежутке между нынешним моментом и временем моей трапезы.

По окончании последней войны — в которой мы с моими доброжелательными приятелями, если можно так выразиться, «одержали победу», перевернув все с ног на голову — после этой войны мир походил на одно большое разбитое сердце. Помимо сердец было разбито много всякой всячины — все те вещи, которым вампиры не находили применения. Вернее, одно применение находилось: эти вещи заставляли нас сидеть и лить слезы, напоминая нам о том, что мы отдали ради вечной жизни. И, подобно брошенным любовникам, мы устроили Большую Уборку. Это подразумевало костры на улицах; далее по списку: ядра для разрушения зданий, ямы, мусорные свалки, танкеры, тоннами ссыпающие наш бывший мир в самые глубокие места самых глубоких океанов. Мы метали фарфоровые блюда в кирпичные стены, точно летающие тарелочки, подбрасывали их в небо и расстреливали на лету. Вилки и ложки были расплавлены. Мы перерабатывали все, что могли переработать, и жестоко расправлялись с тем, что переработать не могли, изливая свою горечь все более и более творчески, все более и более яростно, пока не стало похоже, что мы добились своего.

Вот когда в некоторых из нас проснулась ностальгия. Началось накопление. Началось собирание, раскладывание по коробкам, заворачивание в пленку, распихивание по пакетам, специально изготовленным руками самих коллекционеров. Как-то раз я видел, как мой приятель, надев белые хлопчатобумажные перчатки и вооружившись пинцетом, разбирает засаленный пакетик картофеля-фри. «Вдохните поглубже, — напутствовал он. — Это жир, дружочек. Не арахисовое масло. Не оливковое. Красный свиной жир…»

Старинное ресторанное меню — сохранившееся с тех пор, когда существовало такое великое разнообразие вещей, которые можно было съесть, что их приходилось записывать, чтобы ничего не забыть. Меню tres retro и tres hot. Я видел, как некий великовозрастный вьюнош на «eBay»[23] выложил за этот шедевр полтысячи долларов — и это при том, что половина ламината с шедевра слезла.

Фактически Биг-мак, исполненный в акриле, пресс-папье — большое, величественное, легкое. Невскрытая баночка диетической кока-колы… Четвертинка джина от «Сигрэм Компани»…[24] Сковорода с ручкой… Ножик для чистки картофеля… Соль, черный перец, тимьян, орегано.

Аспирин. Единственная упаковка непатентованного аспирина, цена двадцать пять баксов, фирменный знак — «Thirty».

Я думаю обо всем этом сейчас из-за одного-единственного «пук» и того, что оно предвещает. Я думаю, что с «eBay» у меня скоро завяжутся теплые дружеские отношения. Я уже вижу это, слушая, как похрюкивает Исузу. Я уже вижу мое будущее и сотни разных вещей, которые разобьют мое сердце, едва появившись из моего посылочного ящика, из полиэтилена с «орешками» — свидетельства их подлинности.

— Смотри, Исузу, — скажу я ей в не слишком отдаленном будущем. — Туалетная бумага.

Я представляю, как выдерживаю паузу, прислушиваюсь.

— Да, именно так, — добавлю я со вздохом. — Самый мягкий сорт.