Обращенные

Все вещи в моей квартире, которые можно использовать против меня. Вообще-то, дневного света более чем достаточно. Потом… мой молоток, например. Молоток и все, что им забивают. Ножики, которые используются в качестве эротических игрушек. Отвертки. Достаточно длинные гвозди. Черт, даже карандаш, если вогнать мне его в ноздрю хорошим крепким ударом. Спички надо выбросить. То же самое касается воспламеняющихся жидкостей. Моя ножовка. Электроинструменты, они более опасны. Шар для боулинга. Другие тяжелые предметы, которыми можно проломить череп — их тоже надо выкинуть. Любые достаточно длинные проволочины и любые предметы, которые можно использовать как шпиндель — то, что можно обмотать вокруг моей шеи, а потом затягивать эту петлю, как гарроту, чтобы отделить мою голову от тела. Таким способом режут пополам головки сыра.

Колесики, на которых стоит моя кровать!

Даже это можно использовать против меня. После того, как я отвинчиваю их, разом оттолкать кровать к открытому окну будет не так просто. Я определяю местонахождение своих наручников — просто на тот случай, если она попытается вытащить меня из кровати туда, куда падает узкая полоска смертоносного солнечного света.

«А если ты умрешь до того, как проснешься?» — выстукивает сердце.

Я осматриваю свое имущество — на этот раз собственными глазами, — и задаюсь вопросом: может быть, я вижу это последний раз? Мои книги и компакт-диски. Мои стерео, телевидение, и компьютер. Мое кресло-качалка и диван. Мой так называемый журнальный столик, покрытый перекрещенными кольцами высохшей крови, похожими на эмблему вампирских Олимпийских Игр…

Скверно, говорит мое сердце, и мозг соглашается.

Приходится разложить веером журналы, чтобы скрыть следы — нет никакой необходимости провоцировать моего маленького гостя подобными напоминаниями. Затем я снова осматриваю квартиру глазами смертного… разных смертных. Не столько мстительного, сколько осторожного. Хитрого. Настороженного.

Так. Так. А это — ни в коем случае.

Плакат с Белой Лугоши[27] в развевающемся на ветру плаще? То, что до сих пор казалось ретро-шиком, сейчас воспринимается как легкая безвкусица. И да будет это снято, и отправится за диван. Бела Лугоши обречен созерцать стену, словно отбывает наказание за все мои вампирские прегрешения.

То же самое — старая эмблема с красным крестом: «Твой дар во имя жизни».[28]

Стойка для капельницы, превращенная в торшер.

Ручки в форме шприцов для подкожного впрыска, и шприцы для подкожного впрыска, переделанные в ручки.

Нераспечатанная коробка «Графа Чокулы»,[29] которую я раздобыл через «eBay».

Открытки со старинными фотографиями сцен преступления: кровь — черная, как нефть, — которая сочится на обесцвеченный фотовспышкой тротуар, пропитывает кое-как расправленные простыни. На каждом одно и то же сообщение — с небольшими вариациями, — нацарапанное с обратной стороны:

«М-м-м-м. Вкусно».

Боже мой, насколько мы, вампиры, остроумны — в рамках нашей упертости. И каким патетическим все это кажется теперь, когда смотришь с другой стороны дороги.

Еще есть всевозможные напоминания о смерти, которой мы больше не боимся — бренные останки с небольшого кладбища, рассеянные тут и там. Человеческий череп. Высушенная голова. Мумифицировавшаяся рука, растопыренная и ждущая, точно подаяния, моих ключей. Ручки от гроба, приделанные к моему серванту. Флажки для похоронной процессии, пониженные в звании до положения кухонных полотенец. Закладки в виде пальца ноги. Разделенная надвое грудная клетка, куда я складываю почту. Свидетельства о смерти, служащие подстаканниками. Коллаж, который я сделал из множества ярлычков от яда — черепа, усмехающиеся все более иронично. Ламинированные некрологи известных людей, ныне усопших, прилеплены на стенку моего холодильника магнитами в форме летучих мышей, надгробных плит, черепов…

Я достаю мешок для мусора и начинаю сметать туда все подряд. Это, это, это и это. Вот то, то, то и вон то. Уходит около часа на то, чтобы придать новый (или вернуть прежний) вид моей квартире. К этому времени небо на востоке начинает розоветь. Сирена десятиминутного предупреждения вопит, призывая всех кровососов вернуться в свои всеми способами затемненные жилища. Час пик. Последний звонок. Время сна… Ночная смена.

Я могу слышать визг спортивных автомобилей, точно таких же, как мой, на крытой стоянке, быстрые шаги в холле, входная дверь открывается и хлопает. Я проверяю замок на собственной двери. Открыто, как обещано. Если я умру прежде, чем проснусь…

Я плотно задергиваю тяжелые шторы и направляюсь к спальне. Дверь уже закрыта, когда я замечаю это. Отмычка. Она никогда не привлекала моего внимания — потому что в ней до сих пор не было необходимости. Я живу один. Всегда. Единственная дверь, которую я когда-либо потрудился запирать — входная. Если бы вы спросили меня прежде, есть ли замок на двери в мою спальню, я высказал бы минимум два предположения. Но замок там есть. Отмычка. Конечно.