Обращенные

Я вытаскиваю ключ, освобождаюсь и вхожу в гостиную. Эльфы, которые не спят, когда сплю я, очень неплохо потрудились. Вещи. Куда не кинешь взгляд, я вижу свои вещи, а рядом вещи других людей, спрятанные, сложенные, годами приберегаемые на случай дождливых дней. У меня был один ноутбук; теперь, если не ошибаюсь, их два. То же самое касается телевизоров с плоским экраном. Плазменные панели? Да, теперь их три. И кучи, кучи новых компакт-дисков, DVD, книг. Не меньше полудюжины светильников, призванных украсить интерьеры в различных стилях, и ни один из них я бы не выбрал. И консервные банки! Консервы, которых хватит на несколько собак, несколько котов и, по крайней мере, на одну паукообразную обезьяну. Все это громоздится, подобно пирамидам, у меня на кухне, на моем журнальном столике, на подушках обоих диванов — большого и маленького. Здесь же коробки со стиральным порошком, куски мыла — одни в упаковке, другие вскрытые, третьи еще склизкие, потому что были похищены из душевых кабинок.

А смертные девочки?

Кажется, девочка у меня по-прежнему одна. Она стоит тут же, среди всего этого добра. При виде меня она улыбается и запускает ручонку в коробку «Графа Чокулы». И моргает с набитым ртом — счастливый маленький домушник.

— Исузу? — говорю я, поплотнее закутываясь в свой купальный халат. — Откуда это все взялось?

Не переставая жевать, она указывает куда-то вниз.

— Внизу? — переспрашиваю я. — Ты все это взяла внизу?

Она кивает. Жует. Тянется за второй горсткой несвежего шоколада.

— И как это называется? — я потрясаю руками — жест мольбы, к которому я никогда не прибегаю при общении с равными себе.

Исузу сглатывает.

— «Пробежаться по магазинам», — отвечает она.

— «Пробежаться по магазинам»… — повторяю я.

— «Посмотреть на витрины», — добавляет она.

И внезапно я это вижу — как наяву. Их. Исузу и ее мама, которые отправляются «пробежаться по магазинам», на Безумную Дневную Распродажу. Феджин и Ловкий Плут[33] — вот кем предстают они, обчищающие дома вампиров и гастрономы под прикрытием солнечного света, с помощью кирпичей. И нельзя сказать, что они не имеют на это права.

— Исузу, — говорю я, изо всех сил пытаясь сохранять спокойствие. — Мне еще жить с этими людьми.

— Они не люди, — возражает Исузу, и я могу только представить лекции ее мамочки, с которых, должно быть, все и начиналось. — Они вампиры.

— Как я?

Мой Ловкий Плут только пожимает плечами. Это пожатие плеч означает: «ага, уверена, как бы то ни было». Пожатие плеч, которое говорит, что это дело смертных, и я тут не при чем.

Возможно, идея с наручниками была не такой уж идиотской… в конечном счете. Я продолжаю не-убивать Исузу.

Это после того, как я запер ее в ванной. И после того, как я пошел вниз, чтобы уделить немного времени соседям с первого этажа, изображая потрясение и выражая сочувствие по поводу их выбитых окон и разграбленных квартир. «Как такое могло случиться?»

Это главное, что все они хотят знать. Я недоверчиво покачиваю головой, но не предлагаю никаких вариантов. Я достаточно насмотрелся полицейских сериалов, чтобы знать: если вы начинаете строить предположения, даже дураку будет ясно, что вы пытаетесь замести следы. Значит, никаких гипотез. Я просто взираю на зубчатые отверстия в зеркальных стеклах на их окнах и бормочу: «охренительно», с чем каждый в значительной степени согласен.

Кроме того, я знакомлюсь с местом преступления, как бы мимоходом отмечая, что Исузу не оставила никаких очевидных улик, а главное, не сделала ничего, что указывало бы на мою причастность к этому делу. И, конечно, ничто, за исключением выбора времени, не дает повода кричать «смертные!!!» К счастью, с таким же успехом можно было бы кричать «снежный человек». Следствие сосредоточится на попытке представить, каким образом некто умудрился обставить дело так, чтобы это можно было свалить на смертных.

Но, конечно, Исузу и ее мама не уникальны. Конечно, есть смертные, которые сбежали с «ферм», о которых знает каждый, но никто не говорит. Их нет.

Причины, по которым возможно существование ферм, по которым оно разрешено — обеспеченность клиентов, имеющих связи в высшем обществе. Но не только. Еще это строжайший контроль над продукцией. Лаборатории по производству биологического оружия не были и в половину столь активными сторонниками политики сдерживания, как фермы. Никто не покидает ферму, унося с собой свою легкую смертную закуску. Никто. Все происходит исключительно на месте и по предварительной договоренности. Вы приходите к ним. Вы пользуетесь их помещениями или их охотничьим заповедником. Потому что меньше всего мы нуждаемся в банде диких смертных, которые носятся по всей округе, ночью прячутся в норах, а днем роются в наших домах и выясняют, где и когда свести счеты с теми из нас, кого не смогли ограбить. Нет больше охотников на вампиров. Мы были там, сделали это. Победили. И меньше всего на свете хотим потерять наш с таким трудом завоеванный мир.