Обращенный к небу. Книга 2

Муслим-Мусайлима был потомком одного из праведных халифов по имени Али ибн Абу Талиба, сподвижника самого пророка Мухаммада. По принадлежности рода он считался шиитом, а шииты из всех халифов признавали лишь Али. Сунниты же почитали всех четырёх халифов, они-то и называли их «праведными», не выделяя никого. Уже во всех этих объяснениях, слышимых Мусайлимой с детства, была некая неправда. Он никак не мог понять, как это сподвижники и соратники самого пророка воевали друг с другом, а тот же почитаемый шиитами Али в знаменитой битве Верблюда разгромил старых воинов, бившихся за веру под знаменем Мухаммада, и пленил его вдову Аишу. Его вопросы вызывали у взрослых гнев, и он на собственной спине испробовал, каково это – стремление к истине. Всю свою ещё недолгую жизнь Мусайлима – тогда ещё просто Муслим – видел и слышал не о войнах с неверными, а о стычках одних поборников истинной веры с другими, никак не могущими либо договориться, либо поделить власть. Когда Мусайлима достиг своей пятнадцатой весны, беда пришла и в его дом: очередные несогласные разгромили дом, убили отца и братьев и захватили в плен мать и двух других жён. Ему удалось спастись, и его, голодного и испуганного, приютил у себя старый лекарь. Старик был христианской веры, исправно платил джизью[1], жил скромно, пользуя больных, и его никто не трогал. Мусайлима долго прожил у старика. Лекарь же, помимо умения врачевать, обладал большими познаниями веры христиан, которые и передал любознательному мальчику. Врачевать Мусайлима не научился, не имея к тому расположения и лишь помогая учителю по мере сил, больше налегая на вопросы веры. Однако с умножившимися знаниями смута, царившая в его голове, не только не исчезла, но породила новые вопросы. Пророк Мухаммад называл христиан неверными потому, что они извратили истинную веру. Писания, богом данные людям, были либо утеряны, либо искажены, потому Аллах и вручил Пророку Коран – последнее откровение. Однако сами мусульмане никак не могли жить мирно, постоянно выясняя отношения и даже имам-хатиб[2] в мечети, читая хутбу, стоял, по традиции опираясь на лук, меч или, на худой конец, посох. Деяния же пророка Исы[3] виделись Мусайлиме величайшим образцом человеколюбия: за всю свою жизнь тот не взял в руки меча, и единственным местом священного писания, где Иса дал волю гневу, было изгнание торговцев из Храма. Ко всему прочему выходило, что Иса был иудеем, а сами иудеи имели свою веру – тоже в единого бога, однако кланялись ему по своему разумению. Вся эта мешанина постоянно бурлила в голове Мусайлимы, никак не желая укладываться на места, и тогда он решил остаться приверженцем христианства, став выкрестом. Однако он не спешил делиться этим своим решением с окружавшими его земляками и, даже когда пришла пора жить собственным трудом, отправился к своим бывшим единоверцам изучать воинскую науку, потому что хотел одного – защищать веру мечом, ибо другие способы были ему неведомы.

Десять лет он рубился то с язычниками, то с мусульманами всех мастей и толков, и потому назвал себя Мусайлимой – именем вероотступника, назначив себе этим испытание и наказание одновременно. За эти годы он укрепил не только собственный дух, научившись не обижаться попусту и быть терпеливым, но и стал искусным воином, умеющим держать страх на коротком поводу.

Однажды он встретил эллинского священника по имени Зосима, и тот предложил ему быть его личным стражем, на что Мусайлима и согласился, полагая, что настала пора его изогнутому сарацинскому мечу служить вере Христовой.

7

– А я всё думал, какой тебе интерес служить христианину, да ещё священнику, – выслушав рассказ Мусайлимы, сказал Илья. Сарацин сидел рядом задумчивый и молчал. Илья легонько толкнул его локтем и спросил вкрадчивым голосом:

– Слушай-ка, а я-то ведь и вовсе язычник… А ты моим другом назвался. А?

Мусайлима повернул лицо к Илье и улыбнулся:

– Это раньше меня учили относиться к язычникам как к псам. Но я повидал всяких язычников, и теперь думаю по-другому. Пусть живут как знают, может, и им откроется свет истины. Но мечом я их ни крестить, ни обрезывать не стану…

Он тоже толкнул Илью локтем, и оба рассмеялись. Они сидели у шатра Зосимы, который отдыхал после неспокойной ночи, и видели, как к ним спешит один из воинов охраны князя. Подойдя, он сказал Илье:

– Ты ведь Муромец? Тогда ступай к князю.

Илья переглянулся с Мусайлимой, поднялся и пошёл к шатру князя.

Владимир сидел с хмурым лицом за столиком, на котором были навалены какие-то бумаги.

– Звал, князь? – поклонился Илья. Владимир поднял на него красные глаза и встал со стула:

– Признаться, не ты ко мне идти должен был, а я к тебе. Спасибо, Илья. Я обязан тебе жизнью. Чего попросишь в награду? Ты заслужил это право.

Илья поклонился и ответил:

– Негоже мне за это награду требовать. Моя награда – твоё здоровье, князь.

– Но и отпускать тебя с пустыми руками я не могу – ты и меня пойми, – устало улыбнувшись, развёл руками князь. Илья немного подумал и сказал: