Обратная перспектива

Так вот, мое тогдашнее состояние можно охарактеризовать кратким словом – раздрай. Причем раздрай одновременно и чувственный, и ментальный. И хаос мыслей, рассыпающихся при первом же прикосновении, и хаос эмоций, вскипающий пеной мгновенно лопающихся пузырей. Я уже ранее, кажется, говорил, что как всякий здравомыслящий человек, человек достаточно образованный, думающий и вроде бы даже слегка понимающий, что к чему, с отвращением отношусь ко всякого рода мистической белиберде. Все эти голоса из астрала, вещающие о судьбах вселенной, призраки иномирья, выныривающие из ночной темноты, ворожба, очищение чакры и прочее переселение душ, короче вся эта смысловая труха, натужная экстрасенсорика, захлестывающая нынешний мир, на мой взгляд, может увлечь только домохозяек с кроличьими мозгами. Тех, кто, изнывая от скуки, перелистывает часами глянцево-журнальную дребедень. То же самое можно сказать и о традиционных религиях. Внутри каждой из них – удручающая пустота. Нет ничего за гранью физического бытия. Нет никого, кто бы с ненавистью или с любовью вглядывался бы в нашу жизнь. Спасение души – это только метафора. Возноситься некуда – всех нас, грешных и праведных, ждет всепоглощающее ничто. Просто традиционные верования, как правило, упакованы в такой многослойный теософский и обрядовый целлофан, раскрашены стараниями культуры в такие привлекательные маркетинговые цвета, что различить их сердцевинный абсурд доступно только просвещенному человеку. Это было мое давнее и очень твердое убеждение. Мой modus vivendi[3], складывавшийся много лет, мой modus operandi[4], который меня еще ни разу не подводил.

И вдруг дом, где я безмятежно существовал, был потрясен буквально до самых основ. Лопнула твердь земли. Сдвинулись звезды, еще вчера представлявшиеся незыблемыми. Оказалось, что дьявол – это отнюдь не метафора, нужная для персонификации зла, не условное обозначение одной из сторон ценностной антиномии, а некая сила, вполне по своей природе вещественная и непосредственно, по трансцендентным каналам вторгающаяся в реальность.

Для меня это было как гром среди ясного неба.

Я бессмысленно озирался вокруг и не верил своим глазам.

Однако есть одно качество у человека с аналитическим складом ума. В отличие от человека верующего, втиснутого в неизменный формат, считающего ересью любые отклонения от него, человека мыслящего, «научного», можно убедить в чем угодно – надо лишь представить ему серьезные факты, неопровержимые по крайней мере в данный момент, и он будет вынужден их принять, даже если они противоречат всему, что он знал до сих пор.

После того, как я ознакомился с записями, сделанными Дмитрием Алексеевичем, я уже не мог, как прежде, отмахнуться от метафизической компоненты истории, объясняя ее, компоненту то есть, малограмотной и наивной конспирологической болтовней. Скажу откровенно, неизгладимое впечатление произвел на меня тот крохотный эпизод, когда Сохов (или Соломин, если называть его настоящей фамилией), крикнул местной девчонке, в Глазове, где тогда шли бои, чтобы она укрылась от пулеметных очередей. Это было какое-то эхо рассказов той самой Капы, Капитолины Аркадьевны, старухи из стеклянного фонаря, к которой лет тридцать назад водил меня дед Кефирыч. Каким странным образом оно сюда донеслось! И хотя, разумеется, это могло быть простым совпадением – мало ли подобных историй было во время гражданской войны, – для меня оно послужило как бы пробой на достоверность, меленьким, почти неразличимым клеймом, свидетельствующим тем не менее о подлинности металла.

И вот тут начинались настоящие трудности. Признав подлинность дневника священника Ивана Костикова – а сомнений в этом больше быть не могло – и признав подлинность воспоминаний товарища Сохова – в чем, по-моему, тоже сомневаться было нельзя, я был вынужден также признать, как бы внутренне этому ни противился, и бесспорно следующий из данных источников факт: в июле тысяча девятьсот восемнадцатого года, в дыму, в пожарах, в разгаре самоубийственной гражданской войны, в провинциальном городе Осовце был совершен некий загадочный религиозный обряд, результатом которого стало появление дьявола. Да, вот так, из серных паров, из багрового дыхания преисподней явился Князь тьмы – даровал власть и могущество тем, кто поклонился ему.

Повторяю: лично я признавать этого не хотел, лично мне это по-прежнему представлялось тягучим шизофреническим бредом. Какой на фиг дьявол? Какой, к чертовой матери, Князь тьмы? И вместе с тем неумолимая логика фактов заставляла меня воспринимать это всерьез.