Обратная перспектива

Рыба в реке нальётся икрой и молоками, улетающие гуси сядут отдохнуть под окнами Сан Саныча, будут грациозно похаживать, являть Гале свою красоту. Как только уедем…

7

Деревня опустела, и Сан Саныч не стал теперь держать пса на цепи, отстёгивал с утра пораньше, пусть бегает. Арго, косматый, чёрный с подпалинами, на службе был грозен, скалил белые зубы, волок за собой будку навстречу входящим. Теперь же, задрав легкомысленный, калачиком, хвост, меланхолично прогуливался дачными тропами, до пляжа и обратно, метил территорию, пытался укусить лягушку, оторопело рассматривал наглых сорок.

Дед его пришёл на деревню лет пятнадцать назад, хромающий, с рваным боком и заплывшим глазом, шарахался от людей, а при виде заливистых пышнохвостых москвичек уползал в высокие травы.

Отдыхающие его подкармливали, но не очень, с брезгливой опаской, и он, стащив напоследок из ближайшей веранды кусок мяса, килограмма на три, ушёл за ручей, в Дом рыбака, где его приветили старушки-смотрительницы.

Клавдия Петровна назвала его «Дружок», он бегал за ней повсюду, а во время зимней рыбалки слонялся между лунками, выедал со льда заиндевевших окуней.

На следующий сезон он навещал деревню лоснящийся и победительный, небрежно кивал прохожим. Там, в деревне, он и заприметил молодую питбулиху, злую и неинтересную…

На Старой деревне, в береёках, Арго наткнулся на зайца. Заяц был обессиленный, он бежал издалека, широким кругом, из Галузино, километрах в семи отсюда, гнал его старый простуженный лис. Лис то и дело терял след, елозил в отчаяньи носом по палой крапчатой листве, оплакивал своё бессилие, бежал дальше наугад, снова натыкался на след и снова терял. Заслышав издалека собачий лай, он обречённо вздохнул и улёгся в зарослях краснотала.

Заяц, обнаружив над собой огромную невиданную собачью морду, подпрыгнул, упал на бок, выправился, сел поудобнее, прижал уши и закрыл глаза. Арго широко улыбнулся…

Сан Саныч обрадовался охотничьему подвигу пса, потрепал его по холке, но поделиться радостью было не с кем — не бежать же к Славке на другой конец деревни. Галя же его радости не разделила, неодобрительно покачала головой.

Арго напрягся, вздыбил холку и с лаем помчался на дорогу.

— Назад, Арго, — закричал Сан Саныч. — Стоять, кому говорю!

К дому приближался Колька из Кокарихи, пастух своих коров. Арго его ненавидел и побаивался — от Кольки пахло зверем.

Сорок лет горожанин Колька провёл в дикости натурального своего хозяйства, стал частью природы, собственной коровой и козлом самому себе. Стадо его плодилось не от стараний — он просто не мог убить животное, коровы умирали сами по себе, от старости, и он со слезами их хоронил. Не раздоенные, одичавшие коровы разбредались по округе, подъедали по деревням скудную траву мелких собственников, вызывая их негодование. Местные не признавали в нём своего, чем дольше он жил, тем инороднее становился. Впрочем, его и жалели: «Дурак, оставил бы себе корову, да телку, да бычка, да коз с полдюжины — жил бы себе, как белый человек. А то — провонял весь, зубы повыпадали, а вставить — попробуй отлучись…»

Казалось, ещё год, другой, — и кончится Колька, изойдёт коричневой пылью, как старый гриб-дождевик.

Но так случилось, что в Миглощах, за рекой, завелась дама, женщина, баба — и Колька влюбился.

Баба была ссыльная: муж, полковник — силовик, приговорил её за недостойное поведение к бессрочной жизни на собственной даче. Колька преобразился — разъезжал на моторке подстриженный, умытый, под джемпером белел воротничок рубашки. Дикий, казалось, человек, выглядел теперь одичавшим, и стало неприятно видеть его гнилые зубы.

Став любовником, Колька перестал быть героем. Новая жизнь требовала новых сил, — Колька нещадно резал бычков и поедал их. Это отдавало каннибализмом.

Пытался Колька приспособить свою бабу в хозяйстве, для дела жизни, но ничего из этого не вышло. Единственную ночь провела она в Колькиной развалюхе, и этого ей хватило. Пока они кувыркались, в буквальном смысле, застревая ногами в прорехах ватного одеяла, некогда атласного, по их спинам и головам прыгали молочные козлики с пронзительными копытцами — два чёрных и один белый.

— Нет, Колька, так жить нельзя, — заявила она, — никакого гламура, одно говно. Делай что хочешь, но будь любезен бывать у меня. От и до.

— Саныч, — уныло спросил Колька, когда Арго с рычанием оставил его в покое. — Бычка моего не видел? Чёрного.

— Ты же знаешь, Николай. Если б увидел — зарезал бы и съел. Мы ж договорились.

Колька покорно кивнул и подошёл поближе.

— Да что с тобой, — испугался Сан Саныч.

У Кольки на переносице слезилась ссадина, лицо распухло, он походил на Гильгамеша из учебника пятидесятых годов по древней истории. Почерневшая кисть руки висела, как рыбий плавник.

— Саныч, — возбуждённо заговорил Колька. — Что за народ! Как можно жить с этими гадами!..

На глазах у него показались слёзы.

Окошко в избе потемнело — это Галя отошла и вскоре появилась на пороге.

— Саша, — окликнула она. — Веди Николая в дом.