Обратная сила. Том 1. 1842–1919

– Ничего подобного, – резко возразил Жулевич, – Катков – ренегат и предатель идеалов истинной демократии! С самого начала он много говорил об общественной силе суда присяжных и ее влиянии на народную жизнь. На народную, я подчеркиваю эти слова. А теперь что он пишет? Что присяжные заседатели из крестьян и из низших рабочих сословий должны быть исключением, так как основная часть их безграмотна, законов не знает и вообще мало что понимает в доводах обвинения и защиты. Эти слова принижают народ, низводят его до уровня тупого скота. Разве такая позиция может вызывать уважение? Господин Катков – апологет дворянства! На это и господин Кони указывает, когда пишет, что, в отличие от дворянского и купеческого сословия, крестьяне выполняют свой гражданский долг в суде добросовестно!

Обычно мрачное лицо Веселаго искривилось в зловещей ухмылке.

– Господин Кони? Ты, Жулевич, на Кони ссылаешься? Да председатель суда Кони назвал оправдание Веры Засулич роковым для суда присяжных, он был в ужасе от вердикта! От этого справедливейшего и потому неизбежного вердикта! Господин Кони никак не может быть авторитетом в данном вопросе.

– А я понимаю чувства Анатолия Федоровича Кони, – негромким, но очень твердым голосом вмешался Первозванский, – ведь Засулич судили за покушение на убийство, в котором не было никаких сомнений. И ее признание было, и свидетели. Не понимаю, как можно было при таких неопровержимых доказательствах вынести оправдательный вердикт? Если подсудимый виновен – он должен понести наказание.

Темные глаза Веселаго метали громы и молнии.

– Да как же ты можешь так говорить, Первозванский? Ведь весь судебный процесс по делу Засулич доказал, что генерал Трепов получил по заслугам! Он сам виноват в том, что произошло! Оправдание было совершенно справедливым.

– Позволю себе вмешаться, господа, – снова заговорил Гнедич. – То деяние Трепова, которое так возмутило Веру Засулич, было глубоко безнравственным, ибо применять насилие к арестованным есть не что иное, как глумление над человечностью, попрание принципов гуманности. Вы считаете, что Засулич имела право на месть или хотя бы на воздание должного генералу Трепову. А теперь подумайте, не является ли оправдание Засулич на самом деле не более чем обвинением Трепова? Ведь не Трепов был подсудимым в том заседании, и не его поступок рассматривался присяжными, и не его вина оценивалась. Оправдав Засулич, присяжные словно бы заявили: «Генерал Трепов поступил плохо, недостойно, нарушил закон». А разве их об этом спрашивали? Разве просили их вынести суждение о применении насилия к арестованным? Нет и еще раз нет. Оправдательный вердикт по делу Засулич стал возможен в результате подмены объектов рассмотрения. Мы получили, как и в случае с процессом по делу о Морозовской стачке, процесс не над подсудимым, а над потерпевшим. Все думали о том, сколь дурно поступил генерал, и все забыли о том, что вершить самосуд в цивилизованном обществе недопустимо, и еще более недопустимо – покушаться на чужую жизнь. Именно поэтому председательствующий на процессе Анатолий Федорович Кони назвал сей вердикт роковым для суда присяжных. Юридическая общественность никак не пройдет мимо столь вопиющего случая нарушения принципов уголовного права и судопроизводства. Теперь на суд присяжных последуют все более резкие нападки, и нападки эти поставят под угрозу само существование данного института.

В глазах Первозванского и Жулевича профессор Гнедич увидел согласие и понимание. Но сбить с толку студента Веселаго оказалось не так-то просто. Он следовал порочному, но, увы, весьма распространенному правилу: если нельзя возразить по существу сказанного, то можно попробовать дискредитировать того, кто не разделяет твое мнение.

– Не понимаю, как господин Кони может хотя для кого-нибудь быть авторитетом после того, что он учинил в деле об убийстве жены Суворина. А Суворин ему сторицей за это отплатил, когда мачеха господина Кони попала под суд за покушение на убийство жены своего любовника. Замечательная история! Рука руку моет. Я уж не говорю о его нежной дружбе с Сувориным, этим образцом беспринципности в журналистике! Разве может правосознание у такого юриста быть развитым и нравственным? Нет, нет и нет!

– Рано радуешься, Веселаго! – заметил сын священника. – Гонишься за сиюминутным и не видишь перспективы. Твоя Засулич заколотила первый гвоздь в крышку гроба, в котором похоронят весь суд присяжных. Точно так же, как оправдание Пыпина и Жуковского похоронило зачатки гласности в «цензурных» делах.