Обратная сила. Том 2. 1965–1982

– Она говорила, что Миша Штейнберг, мой папа, был очень красивым. Его отец, Иосиф Ефимович, работал в той же больнице, что и мама, был заведующим хирургическим отделением, и сын часто приходил к нему, тоже хотел врачом стать. Иосиф Ефимович водил его по палатам, показывал больных, что-то объяснял, рассказывал. И в процедурную моего папу пускал, разрешал смотреть, как сестры работают. Многие медсестры по нему сохли, мечтали замуж выйти за него: и внешность яркая, и семья хорошая, в общем, достойная партия. А он выбрал мою маму. Он учился в Харькове, в мединституте, перед самой войной приезжал домой на несколько дней, сделал маме предложение, она согласилась, и договорились, что он уедет сдавать сессию, а после сессии вернется, и они распишутся, свадьбу сыграют. Не успели. Началась война, и отец больше в Полтаву не приезжал. Вот все, что мне известно.

Все было верно. Все, кроме одного: он не делал предложения Зоеньке Левит, и они не собирались расписываться. Но разве можно упрекать женщину в таком невинном приукрашивании действительности? Да и что она могла сказать своей дочери, коль уж решила не обманывать и не делать вид, что ее муж, доктор Горлицын, и есть настоящий отец? Не рассказывать же о праздновании дня рождения и проведенных в душистом темном саду минутах!

– Налить вам еще чаю? – предложил Орлов.

– Нет, спасибо, – Алла благодарно улыбнулась, но улыбка вышла все-таки немного печальной.

– Тогда, может быть, кофе сварить?

Ему нужно было что-то делать, хоть что-нибудь, производить какие-то действия, которые сделали бы его сиюминутную жизнь осмысленной и полезной. Ему было… Плохо? Нет, не то… Страшно? Тоже нет.

Александр Иванович сам не понимал, что происходит у него внутри. Словно налетела внезапная буря, не буря даже – смерч, поднявший со дна, из самого нутра, то, что было тщательно похоронено, утрамбовано и вытеснено из памяти.

Он перехватил взгляд Аллы, устремленный на его судорожно сжатую в кулак руку.

– Что с вами? – обеспокоенно спросила она. – Вам нехорошо? Или вас что-то рассердило в моем рассказе? Наверное, вам не понравилось, что я вот так, едва познакомившись с вами, уже лезу с просьбами… Мне говорили, что москвичи этого не любят.

– Ничего-ничего, все в порядке, просто сердце немножко прихватило, у меня это бывает, – поспешил успокоить ее Орлов. – Простите, оставлю вас на минутку, пойду таблетку возьму. Не скучайте.

Он вышел на кухню, распахнул холодильник, рывком достал графинчик ледяного клюквенного морса и пил прямо из горлышка, пока от холода не онемело нёбо. Потом присел у стола, достал сигареты, закурил. Руки тряслись.

Из комнаты доносились голоса Люсеньки и режиссера Хвыли, увлеченно обсуждающих роль обер-прокурора Синода Победоносцева в провале какой-то реформы. Андрей Викторович Хвыля – муж Аллы, его дочери. Получается, Хвыля – зять Орлова? И что же выходит? Сейчас вот в этой самой квартире находятся жена Орлова, его дочь и зять? Его семья?

Немыслимо. Невероятно. Неправильно.

Или правильно?

Мысли разлетались осколками, не желая соединяться в единое целое.

– Саша! Ну что это такое?!

Сердитый голос жены вернул его к действительности. Орлов виновато посмотрел на нее и быстро затушил окурок в пепельнице.

– А я чувствую – дымом из кухни потянуло, так и знала, что ты куришь, – с упреком сказала Людмила Анатольевна. – Ты же обещал сократиться, курить не больше пяти сигарет в день. Ты просто как дитя неразумное, Саня! Тебе же нельзя! И где Аллочка? Почему ты оставил ее одну?

– Я только на минутку вышел, не сердись, милая, – пробормотал Александр Иванович. – Всего полсигаретки. А как у вас дела идут?

Людмила Анатольевна тут же перестала сердиться и переключилась на то, что было ей интересно.

– У нас все отлично, – весело сообщила она, – нащупали хорошую линию, Андрей Викторович очень доволен. Санечка, раз уж ты все равно на кухне, завари, пожалуйста, свежего чайку, чтобы мне не прерываться. Сделаешь?

Орлов старательно выдавил из себя улыбку.

– Конечно.

Он заглянул в комнату сына, где Алла, сидя на диване, листала журнал, и пригласил ее на кухню.

– Поскольку мне дано партийное поручение заварить свежего чаю, то я подумал, что мы с вами тоже чайку выпьем, – с напускным весельем говорил он, ополаскивая заварочный чайничек кипятком. – На мое предложение вы ответили отказом, я помню, но сейчас я заварю совершенно другой чай и по совсем другой рецептуре. Уверяю вас, Аллочка, такого чаю вы никогда и нигде не пробовали. Этот чай мне привезли прямо из Лондона.

Привычные и понятные действия приносили некоторое успокоение, и, когда чай был готов, Александр Иванович уже почти полностью взял себя в руки. Он отнес две чашки с чаем в комнату, вернулся на кухню, налил чай Алле и себе, снял красиво вышитую полотняную салфетку с горки пирожков.

– А расскажите мне о своем сыне, – попросил он.

Алла изумленно взглянула на Орлова. Рука, державшая пирожок, остановилась на полпути ко рту.

– Неужели вам это интересно? Вы же его не знаете совсем.

– Вот именно поэтому и интересно.