Обратная сила. Том 3. 1983–1997

А вот Борис, как оказалось, удар держал хуже. Весь вечер, пока происходил «семейный совет», он ни на шаг не отходил от жены, то обнимал ее за плечи, то держал за руку, а когда Орловы и Вера Леонидовна собрались уходить, спустился вместе с ними к машине. Когда он заговорил, обращаясь к Александру Ивановичу, голос его вибрировал от ненависти:

— Я хотел, чтобы у нас с Танюшкой было много детей. Я мечтал об этом. Даже если с Лисиком все обойдется, рисковать еще раз мы не станем. Я — мужик, я справлюсь, но при мысли о том, что моя жена будет смотреть, как умирает наш ребенок, мне хочется тебя убить. Если бы мы заранее знали, что есть вероятность неизлечимого заболевания, мы не мечтали бы о детях. Если Танюшка не справится, если у нее будет нервный срыв, то виноват будешь только ты. Никогда тебя не прощу.

Ну вот, теперь и миролюбивый и доброжелательный Борис превратился в неумолимого обвинителя…

При Вере и детях Орловы вели себя, как обычно, но оставаясь наедине — молчали. Александр Иванович терпеливо ждал, когда жена заговорит с ним. Прошло несколько дней, прежде чем Людмила Анатольевна обратилась к нему:

— Все, Саша, я справилась. Пожалуйста, давай больше не будем это обсуждать. И постарайся, если сможешь, не винить себя ни в чем, это бессмысленно, детям и Лисику этим не поможешь. А мы с тобой должны именно помочь, иначе в нас как родителях нет ни малейшего смысла. Мы должны быть уверены в благополучном исходе и излучать эту уверенность. Мы должны быть сильными, здравомыслящими и позитивно настроенными. И здоровыми, кстати, это тоже важно. Договорились?

В этот день впервые за последние годы они вышли перед сном прогуляться. Людмила Анатольевна держала мужа под руку, они неторопливо шагали по пустынным улицам — начало августа, дачный сезон, время отпусков — и негромко обсуждали планы на ближайшие дни. «Я — чудовище, — то и дело мелькала мысль у Александра Ивановича, — моя внучка неизлечимо больна, мой сын ненавидит меня, а я счастлив. Счастлив, что больше не нужно врать. Счастлив, что Люсенька снова со мной. Неужели так бывает?»

* * *

Алла посмотрела на Орлова печальными глазами и вздохнула.

— А я знала, Саша. Уже давно знала. С того самого дня, когда мы вместе ездили летом на Клязьминское водохранилище купаться, помнишь?

— Как — знала? — растерялся Александр Иванович. — Что ты знала? Откуда?

— Мама рассказывала мне, что у моего отца была маленькая татуировка на плече. Когда он был школьником, среди пацанов это было модно, и он наколол сердечко, пронзенное стрелой. Многие так делали. Я ведь заметила, как дрогнуло у тебя лицо, когда я назвала твое имя и мамино, ты распереживался ужасно, пошел на кухню курить, но решила, что ты волнуешься из-за воспоминаний о войне, я же понимала, что воспоминания наверняка тяжелые. Но это был только первый звоночек, а второй прозвенел, когда ты не сказал мне, что тоже был добровольцем и тоже, как мой папа, участвовал в боях за Харьков. Мне только Люсенька об этом сказала, но уже позже. А ты промолчал. Я тогда подумала, что у тебя есть какие-то причины… Ну, в общем, лезть не стала. Проявила деликатность. Наверное, напрасно, да? Если бы я тогда начала к тебе приставать, ты бы признался?

— Нет, — покачал головой Орлов.

— Ладно. А вот когда два года назад ты разделся на пляже, и я увидела татуировку, в голове как щелкнуло. Я сразу поняла, почему мне так уютно рядом с тобой и Люсей, так тепло, почему меня так тянет к вам. И почему ты так обо мне заботишься. Но я тогда подумала, что раз ты не признаешься, значит, так правильно, ты же юрист, и ты намного старше, умнее, опытнее. Ты очень любишь Люсеньку, и, может быть, думал, что рассказ о любви к моей маме повредит твоим отношениям с женой. Не знаю… Я приняла тот факт, что у тебя есть веские причины не говорить правду. И решила, что буду относиться к тебе по-прежнему: как к старому другу. И не только в поступках, но и в мыслях тоже. Просто не буду думать о том, что ты мой отец. Наверное, я вся в тебя, — криво усмехнулась она.

— Почему? — не понял Орлов.

— Тоже умею долго знать и молчать. И с Андреем столько лет молча терпела, и с тобой вот тоже… Видимо, наследственность.

Александр Иванович вспомнил ту поездку на водохранилище, вспомнил, как они загорали и плавали, как играли в волейбол — он в паре с Борькой против Люси и Аллы, а Танюшка с годовалой Алисой сидела в тенечке и отчаянно «болела» за команду мужа. И как у Аллы вдруг испортилось настроение, она стала вялой и будто бы чем-то расстроенной, на все их вопросы отвечала что-то невнятное, то ли голова болит, то ли живот прихватило… Орловы тогда решили, что Алла переживает из-за сына, ведь Мишку нельзя было считать благополучным и надежным парнем: институт хоть и окончил, но не с дипломом, а со справкой, связался с какими-то подозрительными личностями, ночует неизвестно где, шальные деньги то и дело появляются…