Обратная сила. Том 3. 1983–1997

— Я несколько раз собиралась поговорить с тобой, — продолжала Алла. — Но потом думала: дочь — неудачливая бесталанная актриса, брошенная мужем; внук — чуть ли не уголовник. Зачем тебе такая родня? Ты адвокат, Люсенька преподает, Боря — следователь, а тут — здрасте, вот они мы. А теперь тебе, наверное, и подавно не нужна дочь-челночница. Да?

Они сидели в квартире Аллы в Печатниках. Орлов редко бывал здесь, обычно Алла приезжала к ним в гости на Метростроевскую. Унылый район, унылый безликий дом, и эта маленькая неудобная квартирка на первом этаже — как островок красоты и покоя: после долгих лет жизни в общежитии Алла Горлицына с любовью и тщательностью свила свое гнездо, привозя из поездок не только вещи на продажу, но и огромное количество очаровательных мелочей, которые так украшают жилище.

— Не говори глупости, — рассердился Александр Иванович. — С таким же успехом я могу заявить, что тебе не нужен отец — вор, обманщик и трус. Скажи мне только одно: ты сможешь меня простить? Борька не смог. Он теперь не разговаривает со мной. А ты?

— Ну что ты… — Она запнулась и посмотрела на него с робкой улыбкой. — Знаешь, я все эти последние два года примеривалась, смогу ли назвать тебя папой, если жизнь как-то так повернется, что ты признаешься. Даже перед зеркалом репетировала, честное слово! И поняла, что все равно не смогу, хотя и очень хочется. Все-таки называть «папой» нужно того, кто вырастил, к кому привык, правда же? Меня вырастил Горлицын. Хоть он и бросил нас с мамой, но я привыкла относиться к нему как к отцу. Ничего, если я буду называть тебя Сашей, как всегда? Тем более при посторонних, а то ведь люди будут удивляться, почему я говорю «папа». Никто ведь не знает? Ты не собираешься никому рассказывать, кроме своих?

— Не собираюсь, — подтвердил Орлов.

Он тоже вряд ли смог бы назвать Аллу дочерью вслух. В мыслях — да, называл ее именно так, но выговорить не смог бы. Да, родная кровь, это правда. Но Борьку он видел рядом с собой с самого рождения, менял ему пеленки, укачивал часами, чтобы дать Люсеньке поспать хоть чуть-чуть, учил его читать и считать, водил за руку в школу. Борьку он вырастил. И очень любил его. А Алла появилась в его жизни уже взрослой женщиной, и кроме чисто человеческой симпатии, чувства вины и желания заботиться о ней, чтобы эту вину хотя бы в малой степени загладить, в душе Александра Ивановича не было ничего.

— А Миша? Как с ним быть? — спросил он.

Лицо Аллы помрачнело.

— Не знаю. Давай подождем, хорошо? Это ведь не к спеху? Не будем пока ничего ему говорить. Знаешь, друзья у него какие-то сомнительные, мало ли…

— Конечно, — поспешно согласился Александр Иванович. — А чаю престарелому отцу нальешь?

Алла подскочила со стула, побежала на кухню.

— Когда ты позвонил и сказал, что заедешь повидаться, — кричала она оттуда, — я же кинулась в магазин, чтобы все было, как надо! А ты прямо с места в карьер начал говорить, и я совершенно растерялась и про все забыла! С тех пор как стала челночить и Мишка перестал дома жить, готовку совсем забросила, все навыки растеряла, в магазинах шаром покати, но я из рыбных консервов сделала паштет и батон за двадцать пять копеек удалось урвать совсем мягкий, только-только машину разгрузили… В колбасном отделе продавщица знакомая, она предложила копченую колбасу с переплатой, но тебе копченое нельзя, я помню, так что брать не стала, а вареной хорошей сегодня не было…

Орлов сидел в комнате, слушал громкий, хорошо поставленный голос дочери и улыбался. И ненавидел сам себя. «Моя внучка больна, а я счастлив. Как же это может быть?»

Алла принесла и расставила на столе тарелки с закуской, корзиночку с ломтями белого хлеба, чашки, салфетки. Чай оказался невкусным, паштет — слишком соленым, но Александр Иванович ничего не замечал, весь поглощенный невероятным облегчением, разливающимся в груди.

— Теперь ты можешь рассказать мне о своей… ну, и о моей семье? О моих бабушке и дедушке? — спросила Алла.

Ему стало больно. Столько лет он запрещал себе вспоминать. Он предал свой род, свои корни. И за это наказан болезнью маленькой Алисы.

Он говорил и плакал, плакал и говорил. Постепенно стемнело, начал накрапывать дождь, быстро перешедший в тяжелый обильный ливень, в небе погромыхивало. Позвонила Людмила Анатольевна, попросила позвать Орлова к телефону.

— Саша, у нас тут жуткая гроза.

— Здесь тоже.

— Пожалуйста, побудь у Аллы, пока дождь не закончится. Уже совсем темно, и я не хочу, чтобы ты ехал на машине в такую непогоду. И обязательно позвони мне, когда будешь выезжать.

Орлов пообещал, положил трубку и виновато развел руками:

— Люсенька просит, чтобы ты еще потерпела мое присутствие, пока не закончится гроза.