Обратная сила. Том 3. 1983–1997

И те же самые слова он вновь и вновь произносил мысленно, вышагивая по бульвару среди едва покрывающихся нежной весенней зеленью деревьев. «Я остаюсь в одиночестве, — думал он. — Борька со мной не разговаривает, Алла уезжает, Люсенька не может говорить, Танюшка вообще почти рот не открывает, Вере не до меня. Остались только друзья, приятели и коллеги. Да, их много, но ведь они не знают правды обо мне, и с ними все снова получится ложью, притворством, маской. Может быть, было бы лучше, если бы я промолчал и ни в чем не признался? Лисику это не помогло бы, конечно, но отношения с сыном я бы сохранил. И как знать: если бы он не отвернулся от меня и продолжал рассказывать о своих делах, я бы помог советом, подсказал бы что-нибудь, в чем-то поддержал, от чего-то отговорил. И все было бы иначе…»

* * *

Два года и три месяца круглосуточного ухода за парализованной женой и беспрерывного круговорота мыслей о собственной вине.

Людмила Анатольевна скончалась ночью от инфаркта. Когда медики назвали причину смерти, Александр Иванович ушам своим не поверил:

— Как — инфаркт? — растерянно спросил он. — Этого не может быть…

— Может, — сказали ему. — Если был инсульт, значит, поражены сосуды, а где больные сосуды — там и инфаркт рядом. Так случается очень часто.

«Это мое наказание, — говорил себе Орлов. — Это я, а не Люсенька, должен был умереть от инфаркта еще тогда, тринадцать лет назад. Лучше бы умер. И не было бы всего этого кошмара. Все сложилось бы иначе, и Лисика зачали бы в другой день, и хромосомы поделились бы по-другому. Я должен был умереть от этого проклятого инфаркта, я, я!»

Мысль о том, что любимая жена умерла от болезни, предназначенной для самого Орлова, не давала ему покоя. Воспитанный пионерским, комсомольским и партийным мировоззрением, Александр Иванович был крайне далек от религиозного и тем более от эзотерического мышления, поэтому ответов на свои вопросы не находил. Да и сам вопрос никак не удавалось сформулировать внятно и четко. Просто жило внутри Орлова ощущение чего-то неправильного и тревожно-беспокойного.

Сороковины пришлись на середину января. Александр Иванович приехал на кладбище с самого утра и несколько часов простоял на сыром морозе, по привычке разговаривая с Люсенькой. Собраться договорились в два часа, к этому времени приехали Борис с Верой Леонидовной; Танюшку с Лисиком оставили дома, чтобы девочка не простудилась. Еще в течение часа подходили друзья и коллеги Людмилы Анатольевны, потом все поехали в ближайшее к дому Орловых кафе, где для поминального обеда был зарезервирован небольшой зал. Уже в середине скорбной трапезы Орлов почувствовал озноб, заложенность в груди и в носу, начала побаливать голова. К вечеру он свалился с высокой температурой.

— Не вздумай ко мне приезжать, — сказал он по телефону Вере Леонидовне, с трудом проталкивая слова сквозь приступы удушающего кашля. — Не дай бог это вирус какой-нибудь, Лисика заразишь. И вообще, я отлично справлюсь сам, у меня полный дом лекарств, ты же знаешь. Мне ничего не нужно.

— К тебе Борька заедет, — ответила Вера.

— Не нужно! Подцепит от меня заразу, и Лисик…

— Не волнуйся, он завтра улетает, заедет к тебе с утра, принесет продукты и все, что нужно, и от тебя прямо в аэропорт, домой возвращаться не будет, так что никакой угрозы для ребенка нет, — успокоила его Вера.

Борис действительно приехал утром, коротко поздоровался с отцом, осмотрел припасы в холодильнике и кухонных шкафах, сухо осведомился, был ли врач и выписал ли какие-нибудь рецепты. Сходил в магазин и в аптеку, разложил покупки, отдал лекарства.

— Сынок… — начал было Александр Иванович, но Борис решительно перебил его:

— Если бы ты не скрывал свое происхождение, мы давно могли бы уехать в Израиль, где болезнь Гоше хорошо знают, а теперь, когда открыли препараты, еще и лечат. Но ты обманывал нас, и мы вынуждены жить здесь. Жизнь в депрессии — это жизнь в аду. И жизнь рядом с ребенком, обреченным на медленное умирание, это тоже жизнь в аду. И жить, думая, что ты виноват в болезни и смерти свекрови и в разрушенной семейной жизни матери, тоже, знаешь ли, нелегко. Моя жена живет в этом аду только из-за твоей лжи. А мы с тетей Верой смотрим на это каждый день. Извини, но я не могу относиться к этому равнодушно и делать вид, что у нас с тобой все хорошо. Выздоравливай.

Больше он не произнес ни слова, и только щелчок замка во входной двери известил Орлова о том, что сын ушел.