Обратная сторона Европы (СИ)

Один из «истых» монахов, Бурбу Дайа, утверждал, что земля Анорра находится недалеко от Юпитера, поскольку в его видении ему предстала именно эта гигантская планета, называемая голосами Танном. Этот же монах сообщил, что с ним говорил не один голос, а целый хор голосов. Было это совсем недолго, несколько секунд, после чего он потерял сознание, а потом по крупинке восстанавливал всё, что увидел и услышал.

Окин, прочитав статью, сначала была склонна к тому, чтобы глазам своим не поверить, потому что это было не очень похоже на правду. Её личный сон, про который она никому не говорила, её личный бред и сугубо личные больные фантазии каким-то образом стали достоянием буддийских монахов. Выдуманные ею инопланетные существа, меллы, выдуманная ею же Анорра!.. Плод её фантазии! Как монахи могли узнать про её сон? А если бы даже и узнали, то как они могли воспринять всерьёз?! Всё это было похоже на массовое безумие. Окин вспомнила, что записала свой сон и принялась искать файл. Нашла, перечитала. Неужели, то, что ей приснилось, имеет отношение к реальности? То есть что же это получается – монахи знают о меллах и Анорре и им даже в голову не приходит сомневаться в реальности этого, в общем-то, сущего бреда, а она, чей парень сейчас находится там, на Европе, о чём-то смутно догадывается благодаря сну, и вынуждена этим довольствоваться? То есть она, выходит, не владеет интересующей её информацией? Как это не похоже на Окин, на ту Окин, которую она знала все эти годы!

Окин стала искать сведения – ничего, кроме ссылок на тех же монахов, даже на сайте МКА ни слова о найденной разумной жизни.

Нужно было ответить себе на вопрос: какая связь между ментальщиком Окин Магвайр (таких, как она, называли ментальщиками) и буддийскими монахами? Ответ для неё был очевиден: иногда мы видим то, чего не видят другие.

Происшествие взбодрило Окин, выдернуло её из состояния бездействия, в которое она погружалась после отключения очередных наручников… Как же её, впрочем, это утомило! Десять наручников в последнее время «вышли из строя». Её «тюремщики» должны бы уже стоять на ушах. Пожалуй, с неё хватит, эта дрянь отнимает слишком много энергии, которую можно было бы направить в другое, правильное, русло.

От своей команды Окин как-то отдалилась за это время, а им, может быть, нужна её помощь. Не смеют тревожить её по какой-то причине. Молчат, как воды в рот набрали, уже целый месяц. Возможно, из-за дочки – понимают, что Окин занята по горло.

Остался ещё один мелкий гешефт, решила Окин, и я снова в общем деле. Она должна была выяснить, как так получилось, что Морсби стало известно, что тогда она пала так низко, что пошла на взлом их бесхитростного сервака. То есть сейчас нужно будет пробираться ещё осторожнее, заметая лёгкие, как дуновение ветра, следы, чтобы узнать, не установили ли хозяева чего нового, чтобы ловить таких залётных умельцев, как Окин. Это раз. Второе – проверить тайники на предмет секретной информации, например, о меллах. И третье – стоит ли делать третье, Окин сомневалась – открыть эту информацию, если таковая будет найдена, или добавить, если – не – найдена. Добавить Окин собиралась как раз свой незамысловатый текст, убрав из него малейшие поэтические подробности. «Чтобы у него ни в коем случае не было никаких литературных достоинств. И ссылку можно кинуть на монахов. Это должно выглядеть как заурядная сводка новостей. Будто ничего не произошло за гранью обыденного. Да, и если информация всё-таки найдётся, спрятанная, нужно посмотреть, у кого к ней доступ и сделать всё как будто от имени этого дятла».

Окин закрыла ноут, положила его под подушку. Положила под голову ладонь, закрыла глаза. Потом встала, включила свет, посмотрела время – три ночи, выключила свет, легла. Она стала думать о Грэме и уснула с улыбкой на губах, но во сне ей приснился не Грэм, а тот самый Бурбу Дайа из новостей, в бордовой рясе и с ярко-жёлтым ирокезом на голове, как у панка; он, сотрясая перед ней древней пергаментной книгой в одной руке и сделанным из разноцветного пластилина Юпитером в другой, говорил низким голосом, обертоном: «Да сбудется воля великого Танна! Аминь!». При этом глаза его излучали серебристое сияние.

...

– Сэра, что это ты нарисовала? – Дэвид склонился над своей внучкой, крохой в огромной розовой пачке, потому что девочка, не успев толком прийти с занятий хореографией, схватила карандаши и, пыхтя и бормоча себе под носик, что-то усиленно старалась изобразить. Рисунок был почти закончен.

– Это меллы, – показала она сперва на маленьких большеглазых серых существ с длинными руками и ногами, сидящих на земле, – нарисованные ей, они походили на осьминогов – а затем на высокого темнокожего парня в жёлтом комбинезоне: – а это А-э-ра, он улыбается.

– Ты сказала «Ра»? Ра – это солнце в египетской мифологии.