Обратная сторона любви

Узкая извилистая дорога вьется среди полей и перелесков. Позднее лето, поля убраны, сено скирдовано в спрессованные рулоны. По дороге в сереющем рассвете едет небольшой грузовик. Свернув с асфальта, проезжает по грунтовке, потом сворачивает к полю. Водитель – крупный мужчина – выходит, открывает задний борт, забирается в машину и пропадает из зоны видимости. Борт опускается вниз, человек вывозит из машины инвалидное кресло, в котором сидит, застыв, голый человек с болезненно белой кожей. За происходящим удивленно наблюдает женщина в наброшенной на голое тело куртке. Поеживаясь, она стоит у небольшой палатки в первых рядах леса, рядом легковая машина. Из приоткрывшегося полога палатки, поеживаясь, выглядывает заспанный мужчина.

– Танюх, ну давай назад, холодно же, е-мое…

– Щас, Володь, погоди…

Ей с ее позиции видно плохо, происходящее частично заслонено фургоном и его открытыми дверцами. Но кое-что разглядеть можно. Водитель выкидывает из кресла человека, достает канистру. Обливает из нее человека. Скирду. Землю вокруг. Отходит. Таня наблюдает за происходящим с нарастающим беспокойством.

– Блин, он че творит?..

От машины к скирде по пролитому бензину бежит пламенная дорожка, и скирда вспыхивает. Таня вскрикивает, зажав рот рукой, возвращается к палатке, начинает быстро собирать вещи.

– Собирайся!..

– В смысле собирайся?.. Да что случилось-то, Тань?.. Можешь сказать?..

– Быстро!.. Уезжаем!..

Ее трясет. Володя вылезает из палатки, в трусах и термомайке, видит то же, что она.

– Тво-ю мать!..

Где-то вдалеке раздается гром. По извилистой проселочной дороге грузовик все дальше отъезжает от пылающего стога, пока он не остается яркой точкой в зеркале заднего вида. Крупные капли начинающегося дождя бьют по стеклу. Водитель включает дворники.

Шум дождя за окном. Самарин поеживается, идет к окошку, закрывает его, ему приходится потянуться. Возвращается к столу. Роется в бумагах.

– Знаешь, что такое бритва Оккама?

– Орудие убийства. Гражданина Оккама.

– Смешно. А если серьезно?

– Принцип философии. Простое объяснение является, как правило, самым верным.

Самарин двигает Есене по столу отдельный листок в файловой папке. Есеня бросает на него взгляд.

– Признание Меглина. Можно выдумать кучу сложных объяснений. Его заставили. Это игра. Помрачение рассудка. Самооговор. А есть одно простое. Он признался в том, что сделал. В убийстве твоего отца.

– Признание ничего не значит.

– Странно это слышать от работника правоохранительных органов.

– А твои слова странно слышать от взрослого человека.

– И все же? Чего ты не можешь принять? Того, он убил твоего отца? Или того, что он так завладел тобой, что ты не видишь очевидного?

Самарин стоит у окна. Есеня поднимает глаза и видит напротив Меглина. Ее откидывает в воспоминания. Они всплывают картинка за картинкой. Он сидит, чуть потряхивая головой и даже что-то пришептывая, будто говоря с невидимым собеседником и стараясь держаться спиной к стене с затемненным стеклом, откуда наблюдают. На Меглине наручники. Напротив Меглина сидит Женя. В его взгляде плохо скрываемое торжество, в тоне – ироничное злорадство.

– Фамилия. Имя. Отчество. Дата рождения.

Меглин не отвечает, продолжая неслышный диалог с невидимым собеседником.

– Вы меня слышите? Гражданин?.. Вы понимаете, что я говорю?..

Женя вытягивает вперед руку, пару раз щелкает пальцами перед его лицом.

– Вам известно, почему вас задержали?..

На последних словах Меглин дернулся, вынырнул. Посмотрел на Женю оценивающе.

– Не задержали… Я сам пришел…

– Значит, понимаете. Человеческую речь. Уже хорошо.

Меглин снова погружается в себя. Женя решает покончить с комедией.

– Гражданин Меглин Родион Викторович. Семьдесят второго года рождения. Вы задержаны по подозрению в убийстве Андрея Стеклова. Что вы можете сказать по существу предъявленных обвинений?

Меглин поднимает глаза, долго на него смотрит. Переводит взгляд на стену со стеклом, снова смотрит на Женю.

– Ничего.

Женя кивает с одобрительной ухмылкой, настоящий смысл которой понятен только ему и Меглину. Худой наблюдает за допросом через стекло. Меглин в допросной остался один. Стук в дверь. Заходит Женя.

– В принципе, может хоть до конца жизни молчать. Улик против него вагон, любому суду хватит.

– Если он до суда доживет.

– За здоровье его переживаете? Думаю, он нас переживет. Серьезно, на него только что гиря в шестнадцать тонн не падала, а так и стреляли его, и резали, однако ж вот, полюбуйтесь… Как у кошки, девять жизней.

– И восемь он уже разменял. Слишком многим он мешает.

– Включая вас.

– Включая тебя.

– Ну так давайте выпустим. А что? Раз здесь ему опасно, для нас ведь это приоритет?

Худой поворачивается к Жене и шипит:

– Ну, я же не сказал – выпускать.

Они смотрят на Меглина. Он, чуть покачиваясь, сидит, сгорбившись, на стуле и продолжает диалог с кем-то одному ему видимым.