— Значит, в этом есть смысл, — непривычно тихо и даже мягко проговорила она, устроив ладони поверх его рук. Поглаживая невесомо, даже как-то неуверенно. — Во всем есть смысл, Паша. Знаешь… Я ведь тоже, наверное, давно бы… Бывало, найдет так, что хоть стреляйся. Только одно держало: у меня мама и Сашка…
— Вы?.. — Сквозь пелену прежних эмоций во взгляде Ткачева мелькнуло что-то, похожее на изумление.
— А ты думал, я железная что ли? — криво усмехнулась Зимина. — Когда вокруг столько дряни… — она замолчала, продолжая зачем-то удерживать руки Ткачева. Сильные крупные ладони, тепло которых удивительно явно чувствовалось даже сквозь ткань. И вновь почему-то совсем неуместно вспомнилось, как осторожно раздевал ее, боясь причинить боль, как потом обрабатывал травмы, стараясь случайно не прикоснуться лишний раз… И снова накатило запоздалое смущение, заставив поспешно отодвинуться, а затем и вовсе встать.
— Так, ладно, хорош философию разводить, — скомканно произнесла Зимина, отступая к двери. — Вот что, поехали со мной.
— Куда? Зачем? — недоумевающе приподнял брови Паша, не двигаясь с места.
— Я не собираюсь рисковать и надеяться, что пронесет, — отрезала полковник. — Нужно исключить малейшую вероятность, чтобы тебя заподозрили. Тебе нужно избавиться от одежды, в которой ты убил Климова. И на всякий случай устроим тебе запоздалое алиби. Вроде как у тебя выходные, отдыхаешь на даче. Оформлю несколько дней отпуска задним числом. Наши не выдадут, я все устрою. Все, Ткачев, хватит тормозить, поехали уже!
— Если бы вы сегодня меня не спасли, я бы подумал, что вы меня убить хотите, — усмехнулся Паша, послушно направляясь вслед за Зиминой. Та резко обернулась, едва не столкнувшись с оперативником.
— А я ведь всегда могу передумать, Ткачев, — на губах Ирины Сергеевны играла самая милая улыбка, а вот взгляд оставался колючим и ледяным. — Просто помни об этом.
— Есть помнить, — не очень весело усмехнулся тот и качнул головой. Он уже совершенно не понимал, как относиться к этой женщине.
========== Уйти или остаться? ==========
— …Теперь вы все знаете, — Зимина отошла от распахнутого настежь окна, откуда доносилось пение птиц и запах мокрой после дождя листвы. Впервые собрание проходило не на мрачном складе и не в квартире полковника, а в загородном домике, где несколько дней жил Ткачев, огражденный Зиминой от нежелательных контактов со следователем и лишних вопросов и подозрений. — И теперь я хочу задать вам вопрос, на который вы все должны ответить даже не мне, а себе. — Ирина Сергеевна обвела внимательным взглядом собравшихся, ловя выражение лица каждого из них. — Теперь, когда вы знаете всю правду, каждый из вас должен решить, хочет ли он остаться. Сможет ли доверять всем остальным и могут ли другие положиться на него в любой ситуации. В том числе и я. Любой из вас может прямо сейчас подняться и уйти. Я не буду держать зла, считать предателем. Вы просто избавите себя от лишней ответственности. Потому что тот, кто сейчас останется, должен быть готов идти до конца. Всегда и при любых обстоятельствах.
— Да я, Ирин Сергевна… я ж всегда… я ж за вас… — забормотал Фомин, первым нарушая повисшую после слов Зиминой тишину.
— Я с тобой, Ир, — уверенно произнесла Измайлова и, поднявшись с места, встала у окна плечом к плечу с подругой. Следом потянулись Исаев, Вика, Щукин, Савицкий, бросивший на Ткачева извиняющийся взгляд. И вскоре за столом остался только Паша, не смотревший на столпившуюся возле Зиминой команду. Снова наступило напряженное молчание: все настороженно ждали его реакции. А Ткачев изучал глазами полированную поверхность стола, не замечая устремленных на него внимательных взглядов.
В памяти снова замелькали кадры, смешиваясь в невообразимое кино. Тело Кати в луже крови и брошенный рядом пистолет. Зимина, размеренно говорившая что-то утешительное и невероятно фальшивое. Больничные коридоры и засевший в самом потаенном уголке души страх, что никогда больше не сможет слышать. Холодное и четкое признание Ирины Сергеевны. Собственная дикая ярость и желание уничтожить эту сволочь. Распростертое на полу ангара тело, на которое сыпались беспощадные удары, наносимые свихнувшимся Олегом. Кажущаяся удивительно хрупкой фигурка в окровавленной рубашке и дрожащие пальцы, с трудом удерживающие бутылку с водой. Грохот выстрела, так и не достигнувшего цели, ледяная рука Зиминой, до боли вцепившаяся в его ладонь, и что-то похожее на страх, застывший в расширенных зрачках. И снова ее рука поверх его, непривычно мягкая интонация, неожиданное признание в слабости…
Ткачев поднял голову, встречаясь взглядом с Зиминой. Словно хотел прочитать в ее глазах ответ на свой вопрос. Показалось или в них промелькнула надежда?