Обратная сторона радуги

Продюсер Ариэль Шапиро был отличным профессионалом, способным спасти любую, даже самую плачевную ситуацию, и очень часто мы оставались на плаву только благодаря его неугасаемому энтузиазму и креативным решениям. Однако он всегда отличался крутым нравом, а сегодня просто превзошел сам себя.

Секретарша Ализа, учившаяся на дизайнера и постоянно мастерившая симпатичные безделушки из любого подручного материала, сидела за идеально чистым столом и растерянно хлопала глазами.

Арик бушевал.

– Почему запороли интервью с Тубулем, – набросился он вместо приветствия, – я за ним неделю по всей стране гонялся!

Ответ у меня был только один – недалекий, хотя и популярный модельер, бросая плотоядные взгляды на моё колено, три раза признавался в объектив в любви к жене, которую не пошатнули многочисленные красавицы, окружающие беднягу в силу профессии, а на четвертый – у меня появилось неудержимое желание съездить ему по физиономии, но признаваться в этом, конечно, не хотелось.

– Он не вписывается в формат программы, – угрюмо сказала я. – Интересным человеком его назвать сложно, обычный модельер и все, что в этом интересного.

– Он не обычный модельер, а участник нескольких международных показов. Ты что, разучилась брать интервью?

– Да он двух слов связать не может, – вступился Карим, – и кривляется при этом как Дон Кристобаль, замучаешься вырезать его ужимки.

– Уйди, Карим, – пуще прежнего возопил Арик. – Ты хороший оператор, но ты уйди.

– Хорошо, – железным голосом ответил Карим и так ударил дверью монтажного кабинета, что задрожал потолок.

Карим получил образование в Лондоне, но был настоящим джентльменом по воспитанию, а не по рождению, поэтому когда его, араба, унизили в присутствии женщины, он не стерпел.

– Так, Ариэль, не ори и слушай меня, – сказала я спокойно. – Я никогда не разучусь водить машину, вязать и играть на рояле, но при этом предпочитаю мощный двигатель, мериносовую шерсть и хорошо настроенный инструмент. Понимаешь, о чем я говорю?

– Какой инструмент, – удивленно пробормотал он. – Какая еще шерсть? Причем тут это все?

– Я говорю о том, что хоть и не жалуюсь на недостаток профессионализма, предпочитаю видеть героем программы по-настоящему незаурядного человека, а не самовлюбленного пижона. А сейчас я иду работать, а ты помирись с Каримом и никого больше не обижай. Договорились?

Пока я произносила эту тираду, Арик постепенно набирал обороты, самое время было уносить ноги.

День, начавшийся скверно, редко заканчивается хорошо. Наверное, это пресловутый закон Мерфи в действии. Я так и не перестала растерянно оглядываться в поисках Шломо, когда над головой сгущались тучи, хотя уже прекрасно понимала, что он не потерял мобильный телефон, он потерял интерес ко мне. Какая-то неведомая мне причина все – таки поставила его перед выбором, и я превратилась во врага его уютного мира, мысли о котором от себя гнала. Я была уверена, что стоит мне спуститься на первый этаж и позвонить из автомата, ничего не подозревающий Шломо возьмет трубку.

Была уверена, но почему-то отправилась проверять свою теорию…

Это была дорога на эшафот, на негнущихся ногах я дошла до лифта, достала шекелевую монетку и почувствовала, как дрожит рука.

Опустить монету в автомат… набрать номер… гудок… второй… и, наконец, его беззаботное «Хелло!»

Все! Я бросила трубку на рычаг. Вся эта пытка длилась не больше трех минут, но показалась вечностью. Что можно сказать человеку, который больше не рад тебя слышать? Что права в конечном итоге оказалась я? А зачем? К тому же права не была и я – я не отстояла своё право сказать “нет”, значит, поступила нечестно и непорядочно по отношению к себе, к Ирис Кауфман. Если такое вдруг возможно – обидеть себя самого. И как теперь с этим быть?

– Ответ до смешного прост, мисс Ирис – попросить прощения.

– Вы помните моё имя?

– Я всегда помню имена своих собеседников.

– Это очень приятно. Но как же можно просить прощения у себя?

– Прощение – это следствие понимания. Сумев понять и простить себя, вы легче поймете и простите другого. Великодушные люди всегда находятся в ладах с собой.

– Ваши универсальные учебники дружбы с собой и, как следствие, с окружающими становились бестселлерами один за другим. Вы все еще уверены, что не создали ничего выдающегося?

– Я всего лишь вспомнил несколько простых истин и своевременно напомнил о них своим студентами. Я преподавал на курсах ораторского искусства и по мере тренировочных выступлений все больше убеждался в том, что громкого голоса и четкости мыслей для настоящего оратора недостаточно. Студентам необходимо было овладеть искусством находить друзей, справляться с тревогой, производить впечатление. Но такого, казалось бы, необходимого учебника в вечерней школе, где я преподавал, не было. Я отправился в библиотеку, но и там его не оказалось. Это показалось мне очень странным, почему никому не пришла в голову такая простая мысль? И я написал этот учебник сам.

– Что лежало в основе? Те самые незыблемые истины?

– Разумеется. Мне не пришлось изобретать велосипед, он был изобретен задолго до меня. Когда я был ребенком мой отец каждый вечер повторял слова из Нагорной проповеди – «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас». Мой отец старался жить согласно этим словам, и они помогали ему сохранять душевное равновесие в любой ситуации. Это был для меня неоценимый урок.

– Удивительно. Основой вашего учения оказались слова, которые всегда казались мне лукавыми. Разве можно искренне желать добра своему врагу?

– Тогда почему Нагорная проповедь не теряет популярности много сотен лет? Я научился правильно воспринимать эти слова, и они оказались самым мудрым советом, который я когда-либо получил – человек состоит из собственных мыслей. Если кто-то без конца смакует обиды и мечтает расквитаться с недоброжелателями, то этот человек никогда не станет по-настоящему счастлив.

– Ваш отец был достойным примером для подражания. Неужели все мы до такой степени родом из детства?

– Надо сказать, отцовский пример перешел ко мне не сразу. В студенческой юности я очень стыдился своей бедности. После занятий в педагогическом колледже я доил коров на ферме и от безвыходности клял голубей, на чем свет стоит. Впоследствии я ненавидел работу продавца грузовиков – единственную, на которую в тот момент удалось устроиться. Я мечтал о преподавательской деятельности и чувствовал себя глубоко несчастным человеком. Получив, наконец, место преподавателя вечерней школы, я в некоторой степени учился вместе со своими студентами.

– Чему?

– Наверно тому, что неприятные обстоятельства – это вызов, с которым надо бороться, а не опускать руки. В конце концов, отчаянную борьбу с судьбой я превратил в увлекательную игру.

– И вы счастливы?

– Ну, конечно!

– Спасибо вам, мистер Дэйл Карнеги. Вы преподали замечательный урок сомнения как своему поколению, так и потомкам.

Давно уже повеселевшие Арик и Карим что-то увлеченно обсуждали, Ализа из степлера и ластика соорудила миниатюрное пианино.

– Хочешь кофе, Ирис? – Карим достал термос.

К помощи секретаря он в этом никогда не прибегал, а кофе готовил по старому арабскому рецепту «аль гахва» и был единственным человеком в моем окружении, способным помериться мастерством со Шломо. Только я, наверное, уже никогда не захочу кофе… Я сделала отрицательный жест, и весь мир снова ушел из-под ног.

Я неподвижно лежала, укрывшись с головой, когда Кешет прыгнула сверху и стала требовательно царапать лапой по пледу.

– Поделом мне, – сказала я, проведя рукой по её пестрой шубке, – я вела себя неразумно.

– Мяу, дорогая хозяйка, – резонно возразила Кешет, – ты вела себя разумно, страдания это и есть следствия работы разума. Даже не знаю, позавидовать или посочувствовать вам, думающим существам. Я, кошка, всегда твердо знаю, что должна делать, а что нет, а вы обменяли природное чутье на право выбора, вот и пожинаете его плоды.

– И как мне теперь жить?

– Как и прежде, путем проб и ошибок, иначе нельзя.

Если Кешет ведет со мной душеспасительные беседы, значит, я точно сплю. Или схожу с ума…

– Ирис, у тебя все в порядке? – спросил спустя пару недель Карим, доставая свой легендарный термос.

– Все в порядке, но я за последнее время так устала, что ничего больше не радует.

Карим разливал кофе по стаканам.

– У тебя потухшие глаза, я уже несколько раз вырезал тебя за это из кадра. Знаешь, у нас есть поговорка – если тебя не радуют цветы и песни, то ты болен. Это не просто красноречивое выражение, арабы в свое время добились определенных высот в медицине и именно так описали депрессию.

– А лечение ваша поговорка не рекомендует?