Обратная сторона радуги

Через два дня бодрый и здоровый Клаус окликнул меня в баре.

– Похоже, я нашла все, что искала, и теперь могу спокойно отправляться домой.

– А кто на этот раз герой твоей программы?

– Его зовут Клаус Рейтенбах.

– Ты в этом уверена?

– Не это ли было твоей конечной целью?

– Значит, чтобы осуществить её, я должен отправиться в Израиль?

– Разве ты не хочешь погулять по немецкому кварталу в Хайфе?

– Очень хочу, а вот что скажет профессор Боннер?

– Профессора Боннера беру на себя.

– А остальные? Я в любом случае прошу тебя еще раз серьезно подумать.

– Мне нужна эта передача, – сказала я твердо, – и я сделаю все возможное, чтобы твое интервью вышло в эфир.

Последний вечер в Будапеште мы проводили на уютной веранде. Играл цыганский квартет.

– Какая замечательная погода, – мечтательно протянула я. – Даже мороженого захотелось.

– Будьте любезны, фисташковое мороженое барышне, – громко попросил Клаус по-венгерски и обратился ко мне. – Ирис, ты умеешь танцевать чардаш?

– Пару раз пробовала.

Он встал и протянул руку.

– Я приглашаю тебя.

– Это не будет глупо выглядеть?

– Возможно. Впрочем, я часто делаю глупости, но редко получаю от этого удовольствие. Почему бы не восстановить баланс?

Я кружилась, глотая холодный воздух, и либо восьмая доля венгерской крови проснулась, расправила перышки и решила во что бы то ни стало наверстать упущенные тридцать лет, либо я впервые танцевала с красивым и, как не странно, за последние дни ставшим очень близким молодым мужчиной, и неожиданное чувство эйфории вскружило мне голову.

Однако головокружение к утру не прошло, и было уже не феерическим, а тяготящим. Со спартанским усилием я поднялась с постели и добралась до ванной комнаты. Бил озноб. Я приняла душ, приготовила билет на самолет и паспорт, вызвала такси, достала папин рюкзак и сунула в тот самый прожженный карман мое любимое будапештское приобретение – флакон духов «Ирис Нуар». На все это ушло около получаса, и силы иссякли окончательно. Мысли разлетались, как воронья стая, и кружились вокруг одной, остающейся четкой – «Только бы добраться до аэропорта!»

– Марта Гловацкая, в замужестве Мельникова уже в пути, – отрапортовала сквозь вороний крик Ализа. – Ариэль сам отправился в аэропорт, говорит, снимем целый документальный фильм, шуму будет… Ирис, с тобой все в порядке?

– Угу.

Самолет набирал высоту, а я чувствовала, как проваливаюсь куда-то в очень глубокую и холодную бездну.

Христиан Рейтенбах с криком «И все-таки они вертятся!» катил на меня десяток огромных брецелей.

– Зачем ты повел в бой необученную армию, ты же ее уничтожил, – набросился на него доктор Любич. – Вот я тебя сейчас поджарю, может, поумнеешь!

– Уважаемый человек, ветеринар, а ведет себя как разбойник, – недовольно фыркнула Кешет.

– Против разбойников предусмотрена венгерская защита, – закричал белый слон с шахматной доски. – Пешка, отойди!

– Его надо поскорее остановить, – сказала я, чувствуя, что моё тело совершенно мне не подчиняется, – он здесь все разнесет!

– И не подумаю, – заявил Карим. – Он не знаком с трудами Мухаммеда аль Хорезми.

И захлопнул дверь монтажки.

Раздался грохот, это слон спрыгнул с доски и крушил все вокруг.

– Прекрати, пожалуйста, мы в прямом эфире, – из последних сил взывала я, но он не слушал.

Вдруг кто-то накинул на меня теплое покрывало.

– Я же тебе говорил, что в Севастополе холодно, – ласково сказал Шломо. – Эх ты, чудо моё.

Я открыла глаза.

– Я же тебе говорил, что в Будапеште холодно, эх ты, чудо моё, – сказал дедушка Рубен.

Он принес зеленый чай и горький шоколад.

– А где Клаус? – спохватилась я.

– Парнишка, который прилетел с тобой? Сказал, что забронировал номер в отеле немецкой колонии, и умчался на такси.

– А ты даже не сказал ему, что в гитлерюгенд там больше не записывают?

– Что я мог сказать человеку, который принес тебя на руках.