Думаю, что ответ на этот вопрос дал сам А. Маклин, размышляя о причинах, заставляющих солдата любой армии переступить порог между Жизнью и Смертью.
«Что же до пресловутой ненависти к врагу, любви к своим близким и отечеству — понятиям, которые, как внушают миру сентиментальные обыватели, борзописцы и краснобаи, занятые шовинистической болтовней, ни одно из этих чувств не вдохновляло моряков. (…) Никто и словом не обмолвился об этом.
Ненависти к врагу в них не было. Чтобы кого-то ненавидеть, надо его знать в лицо, а они его не знали. Моряки просто проклинали своих врагов, уважали их, боялись и уничтожали, когда выпадал случай, иначе те уничтожили бы их самих. Люди вовсе не думали, что сражаются за короля и отечество; они понимали: война неизбежна, но им претило, когда необходимость эту прикрывали трескучей лжепатриотической фразой. Они лишь выполняли то, что им приказывают, иначе их бы поставили к стенке. Любовь к близким. В этом заключен известный смысл, но не более. Защищать свою семью — естественное чувство, но оно представляет собой уравнение, истинность которого прямо пропорциональна расстоянию. Довольно сложно вообразить себе, чтобы зенитчик, скрючившийся в обледенелом гнезде «Эрликона» где-нибудь неподалеку от острова Медвежий, воображал, что защищает утопающий в розах коттедж в Котсуолде.
…Что же до остального, то искусственно раздуваемая ненависть к другим нациям и расхожий миф о короле и отечестве не стоят и ломаного гроша. Когда человек стоит у последней черты, когда на исходе надежда и выдержка, лишь великие и простые чувства — любовь, печаль, сострадание, отчаяние — помогут ему найти силы, чтобы перешагнуть этот рубеж».
Но всего этого было бы недостаточно, чтобы человек бросился навстречу гибели. Даже в горячке боя. Без внутренней готовности пожертвовать собой были бы невозможны случаи самоубийственных атак и таранов.
Война воспитывает в людях смертников с раннего детства. Когда мальчишка берет в руки игрушечный автомат, когда на парад выходят подростки стзинтовками наперевес, когда в военно-спортивных лагерях проводятся занятия по рукопашному бою, когда дети открывают книги по истории или смотрят новости из «горячих точек» но телевидению.
Мы живем в окружении вооруженных конфликтов. Только когда прекратятся войны, тогда и перестанут подрастать солдаты, готовые убивать даже ценой своей жизни. И наоборот, когда люди научатся ценить свою жизнь и жизнь других людей, тогда войны станут весьма проблематичными.
Вот только пока человечество ищет выход из этого замкнутого круга, на мир обрушилась ежедневно растущая армия смертников-шахидов…
Глава пятая
Взгляд на карту, или Число и умение
Победа всегда на стороне больших батальонов.
Воюй не числом, а уменьем.
Да, мы умеем воевать, Но не хотим, чтобы опять Солдаты падали в бою На землю грустную свою.
Случилось так, что Господь наградил меня некоторыми способностями к рисованию. И во время моей службы в армии это не осталось незамеченным. После чего, с одной стороны, моя армейская жизнь несколько усложнилась, а с другой я приобрел такие знания, которые мог получить разве что в военном училище.
Конечно, умение нарисовать в дембельском альбоме полуобнаженную девицу в гусарском доломане и кивере и сидящую верхом на пушке ценилось в солдатском коллективе. Пришлось откликаться на многочисленные просьбы своих товарищей. Но, кроме того, нередко после отбоя, когда единственным желанием остается опустить голову на подушку, вытянуть сбитые ноги и расслабить плечи, покрытые кровоизлияниями от многочисленных ремней и лямок снаряжения, на тумбочке дневального вдруг просыпался динамик селекторной связи: «Казаринова в штаб!»
Это означало, что предстоит бессонная ночь в работе над оформлением карт перед предстоящими учениями. В такие моменты всех солдат, умеющих держать в руках карандаш и худо-бедно владеющих плакатным пером, бросали на помощь штабным канцеляристам. Таких набиралось обычно два-три человека, в число которых неизбежно попадал и я. Нас в шутку называли «окопниками», и вот почему. С трудом отмывшись от пороховой копоти и соляры, въевшихся в кожу рук, кое-как отчистив рукава и колени формы от земляных пятен, мы представляли собой довольно сильный контраст со штабными писарями — чистенькими, аккуратными, отутюженными и даже пахнущими парфюмом, но с покрасневшими от хронического недосыпания глазами.
А потом начинался кропотливый многосуточный труд под присмотром дежурного, вечно взволнованного офицера. Офицеры волновались потому, что все делалось, как всегда, аврально, в последний момент перед учениями, приездом начальства или генеральской инспекцией.