«Пошла страшная трескотня канонады, казалось, что громы воздушные уступали место своё громам земным; войска сшиблись — и густые клубы дыма, сквозь которые прорывались снопы пламени, закутали их. Огненные параболы гранат забороздили небо, понесся невидимый ураган чугуна и свинца.
Столкновение противников было самое ожесточенное. Очевидцы рассказывают, что многие из сражавшихся, побросав свое оружие, сцеплялись друг с другом, раздирали друг другу рты, душили друг друга в тесных объятиях и вместе падали мертвыми… Артиллерия скакала по трупам, как по бревенчатой мостовой, втискивая их в землю, упитанную кровью, и все это происходило на пространстве одной квадратной версты. Многие батальоны перемешались между собой так, что нельзя было различить неприятелей от своих. Люди и лошади, ужасно изуродованные, лежали мертвой грудой; раненые, покуда могли, брели на перевязку, начальников несли на плащах… Пронзаемые штыками и поражаемые картечью, воины до того стеснились, что, умирая, не имели места, где упасть на землю; ядра сталкивались между собою и отскакивали назад, некоторые попадали вдула пушек. Чугун и железо, пережившие самое время, отказались служить мщению людей, раскаленные пушки не могли выдерживать действия пороха и лопались с треском, поражая заряжавших их артиллеристов; ядра, с визгом ударяясь о землю, взбрасывали вверх кусты и разрывали поля как плугом; пороховые ящики взлетали на воздух. Крики командиров и вопли отчаяния на десяти разных языках смешивались с пальбою и барабанным боем».
Развитие штурма багратионовских флешей можно проследить по разной толщине стрелок, обозначающих первую атаку, вторую, третью, четвертую… Но нельзя забывать о том, что скрывалось под этими стрелками.
Д.П. Бутурлин так описывает этот момент: «Сражение опять возобновилось. 700 огнедышащих жерл, на пространстве не более одной квадратной версты собранных, обстреливали во всех направлениях небольшую равнину, находящуюся впереди д. Семеновской, и изрыгали смерть в громады оборонявшихся и нападающих. В сей страшный час многочисленные полки неприятельской пехоты и кавалерии с твердостью двинулись на сию роковую равнину, на которую, казалось, ад изрыгает все ужасы свои… Тщетно надеялись русские остановить нападающих, обратив на них жесточайший огонь. Неприятельские колонны, жестоко поражаемые картечью, стеснили ряды свои, убавлявшиеся от истребления, производимого в них пушечным огнем россиян, и продолжали наступать с удивительным постоянством… Увеличение опасности только усугубило храбрость французских солдат, которые с бешенством бросились на флеши, попирая ногами трупы товарищей своих, предшествовавших им на пути славы».
Сегюр писал: «Виднелись разломанные пороховые ящики, подбитые лафеты и разные орудия, выпавшие из мертвых рук, силою картечи расторженные перья из султанов носились по воздуху, светлые кирасы потеряли свой блеск…»
Ярость битвы, в которой от сражающихся армий в буквальном смысле летели перья, до сих пор поражает историков. Но, что бы ни говорили о гениальности Наполеона или Кутузова, сколько бы споров ни велось относительно правильности их действий, все это не более чем отвлеченные рассуждения «кабинетной стратегии», не учитывающей боевого духа солдат.
«Русские солдаты сражались под Бородином не ради славы и не столько за веру и царя, сколько за отечество. Именно желание защитить родную землю, Москву и всю Россию, воодушевляло русских воинов, делая их непобедимыми. Один из рядовых героев 1812 г. так ответил на вопрос, почему при Бородине сражались столь храбро: «Оттого, сударь, что тогда никто не ссылался и не надеялся на других, а всякий сам себе говорил: «Хоть все беги, а я буду стоять! Хоть все сдайся, я умру, а не сдамся!» Оттого все стояли и умирали!» Оттого и являлись «примеры изумляющей неустрашимости». Тарнопольский полк 27-й дивизии Д.П. Неверовского шел в контратаку на флеши колонной с музыкой и песней, «что я, — вспоминал участник многих войн H.H. Андреев, — в первый и последний раз видел»».
Солдаты действительно «стояли и умирали», что привело к громадным потерям, но не могло сломить волю к сопротивлению.
«От гренадерской дивизии Воронцова из 4 тысяч человек уже к трем часам дня осталось 300 человек. В Ширванском полку из 1300 человек осталось 96 солдат и трое офицеров». Были батальоны и роты, истребленные почти целиком. Были и дивизии, от которых осталось в конце концов несколько человек. Были и корпуса, больше походившие уже не на корпуса, а на батальоны.
Вне всякого сомнения, командующий, какими бы стратегическими талантами ни обладал, прежде всего должен учитывать возможность войск выполнить поставленные им задачи.