Обратная сторона войны

Действительно, безумие, если на поднимающиеся в атаку черные фигуры направляется весь огонь, а боец погибает от удара обычного камня, выброшенного взрывной волной и попавшего не в стальной пехотный шлем, а в беззащитный висок.

Мужество и самоотверженность являлись лишь относительной компенсацией этих потерь.

Лично мне это чем-то напоминает аналогичное положение эсэсовских частей, «идеологически подкованных» и рвущихся в бой, но лишенных боевого опыта обычных полевых армий.

Манштейн, несмотря на положительную характеристику дивизии СС «Мертвая голова», вынужден был отметить: «Все эти качества не могли возместить отсутствия военной подготовки командного состава. Дивизия имела колоссальные потери, так как она и ее командиры должны были учиться в бою тому, чему полки сухопутной армии давно научились. Эти потери, а также и недостаточный опыт приводили, в свою очередь, к тому, что она упускала благоприятные возможности и неизбежно должна была вести новые бои, ибо нет ничего труднее, как научиться пользоваться моментом, когда ослабление силы сопротивления противника дает наступающему наилучший шанс на решающий успех. В ходе боев я все время должен был оказывать помощь дивизии, но не мог предотвратить ее сильно возраставших потерь. После десяти дней боев три полка дивизии пришлось свести в два.

Как бы храбро ни сражались дивизии войск СС, каких бы прекрасных успехов они не достигли, все же не подлежит никакому сомнению, что создание этих особых военных формирований было непростительной ошибкой».

Люди остаются людьми. И в мясорубке боев они ведут себя не как отмеченное на карте подразделение, а каждый по-своему.

«Во время этого последнего налета у землянки штаба был Убит красноармеец-посыльный. Во время разрывов бомб вместо того, чтобы кинуться в щель или лечь на землю, он по детскому инстинкту спрятался за дерево, и его пересекло осколком выше пояса вместе со стволом дерева».

«У каждого человека на фронте есть в его представлениях какая-то особенная опасность, которую надо бояться. Но для разных людей она разная. Для меня этот близкий обстрел был особенной опасностью, а для Балашова нет. Для него особенной опасностью было ходить сегодня в атаку. И он этого не скрывал и говорил об этом именно как о пережитой им опасности. Что до меня, то хотя я боялся этого обстрела, но у меня не было желания прерывать разговор и выбегать куда-нибудь из избы. Не потому, что не хотелось показать своего страха перед Балашовым, а потому, что к этому времени у меня уже образовалось чувство, что чем меньше на войне суетиться и переходить с места на место, тем это правильнее. А вдобавок ко всему во мне еще жил остаток абсолютно гражданского ощущения относительной безопасности от присутствия крыши над головой».

Роберт Фиск, корреспондент, попавший в пекло боев в Югославии, впоследствии делился своими ощущениями: «Иногда ничего нельзя сделать, когда, например, на вас обрушивается дом. Но в остальное время это моментальное решение. Пересечь дорогу или остаться на месте? В здание попал очередной снаряд, мне нужно бежать, но я знаю, что на улице стреляют. Бежать или нет? А вдруг вы говорите себе: вот этот миг! Вперед, вперед! И вы идете на это. Вы можете обернуться посередине улицы и сказать: стоп, я ошибся. Нельзя… Все это учит одному: принимать решение и не отступать от него».

Участники боевых действий говорят, что на войне помогает выжить не только опыт, дисциплина и бдительность, но и такие вещи, как инстинкт, интуиция и даже суеверие. Что бы ни говорили о самопожертвовании, но каждый солдат надеется уцелеть, и, до тех пор, пока человеческий инстинкт самосохранения продолжает работать, солдат вынужден ежеминутно решать сложнейшую задачу: как выполнить долг и сохранить при этом свою жизнь.

Виктор Конецкий, автор многих книг на морскую тематику, размышляя как раз над проблемой принятия решений в критической ситуации, пришел к интересному заключению: