Обратно к врагам: Автобиографическая повесть

Стояла кромешная тьма, и дождь лил как из ведра, когда мы ночью прибыли в Линц. Нина и я быстро соскочили с грузовика, схватили наши чемоданы — в отличие от других, у нас было очень мало багажа — и сразу же вбежали в барак, скрываясь от дождя. Бараки были переполнены до невозможности. Везде сидели люди, негде было даже ступить ногой. Ужасно усталые после трясучей поездки на грузовике, мы просто сели на пол, где было местечко, и так, скорчившись, просидели до утра.

На следующий день у меня было достаточно времени, чтобы убедиться в том, что мы оказались уже в ином мире, совершенно отличном от того, который оставили.

Перед бараком, где проводилась регистрация новоприбывших, была длинная очередь. Всех репатриантов, которые имели какую-нибудь профессию, сразу посылали тут же в лагере на какие-либо работы или забирали, особенно молодых мужчин, в Красную армию. Катя, наша знакомая врач из Тельфса, с которой мы ехали на родину, получила назначение работать лагерным врачом. Благодаря ее высшей квалификации, ее поместили в «лучший» барак. Но, в сущности, этот «лучший» барак отличался от других только тем, что не был так переполнен. Спать Катя должна была так же, как и мы, на полу. Все же ее это совсем не удручало. Она терпеливо сносила все неудобства и даже, несмотря на нечеловеческие условия, всегда находила время и энергию позаботиться и о своем лице, и о прическе. Каждый раз, когда я навещала ее вечером, она, сидя на полу, накручивала длинные белые волосы (она, конечно же, еще раньше выкрасила их перекисью) на папильотки, загибала ножичком кверху ресницы, красила их тушью, выщипывала свои густые брови, красила ярким лаком ногти и массировала лицо. Благодаря ее личику и прическе все американцы всегда оглядывались на нее и относились к ней с большим уважением. Хотя ей было всего только двадцать семь лет, она очень боялась выглядеть «старой». Такая забота о своей внешности в то время была очень редкой среди репатриантов. Но Катя, как западноевропейская кинозвезда, всегда и всюду таскала с собой маленький чемоданчик с красками, помадами, мазями и прочими принадлежностями туалета. Может быть, она была и права. Потому что все же к ней относились как-то иначе. Вероятно, она знала по опыту, что женщине гораздо легче достигнуть своей цели, если она красивая. Я об этом тогда мало думала, и косметика меня не интересовала. Глядя на Катю, я даже чувствовала легкое презрение к ней за ее чрезмерное увлечение своим туалетом.

Как ни странно, наш лагерь в Линце находился в американской зоне, но лагерное управление было в руках Советов. Нельзя было и сравнить лагерь в американской зоне с репатриантским лагерем здесь. Разница была слишком большая. Если в американском лагере нас буквально закармливали и много еды мы или выбрасывали, или относили в деревню к немцам, в советском лагере, например, на завтрак мы получали черный кофе без сахара и ломоть непропеченного черного хлеба, от которого у многих началось расстройство желудка. В обед нам выдавали тарелку супа с бобами, в котором плавали черви.

Однажды, стоя в очереди, я увидела такую сцену: мы только получили суп, и группа репатриантов стояла недалеко от кухни и рассматривала его. Один из парней, вытянув червяка из своей тарелки, сказал:

— Нас здесь червями кормят!

Другие, поддерживая его, начали тоже роптать. Вдруг за нашими спинами все услышали — несомненно это был голос НКВДиста:

— А наши солдаты? Что они ели, когда боролись против врага?! А вам лучшего захотелось! Где были вы? Помогали убивать своих!

Он стоял перед нами, будто вырос из земли. Его замечание произвело ошеломляющее впечатление: все замолчали и сразу же разошлись. Такие внезапные встречи с НКВДистами происходили несколько раз в день. Казалось, лагерь кишел ими. Они незаметно подслушивали наши разговоры, иногда вмешивались в них и делали замечания, которые не предвещали ничего хорошего. Выглядело так, как будто нас не освобождали от фашистов, а наоборот, победили, как немцев. На нас смотрели так же недружелюбно, как и на немцев, теперь униженных поражением. Скоро никто больше не решался открыто высказывать свое мнение.

Кроме того, лагерь был обнесен высоким деревянным забором. У входа стояли два вооруженных красноармейца. Так же, как и у немцев, когда мы работали на них, никому не разрешалось покидать лагерь. Сначала я думала, что такие строгие меры были приняты из-за жалоб немецкого населения на все еще частые грабежи со стороны репатриантов. Но оказалось, что причина была иная. Советская администрация хотела предотвратить возвращение репатриантов обратно в американскую или английскую оккупационные зоны. Уже здесь некоторые из нас почувствовали, чем пахнет сталинский рай, и предпочли во что бы то ни стало возвратиться на Запад.

А через две недели нас официально передали Советскому Союзу. В удобных пассажирских вагонах — о транспорте должны были заботиться американцы, так как мы все еще находились на их территории, — нас повезли дальше на восток.