Обратно к врагам: Автобиографическая повесть

За ужином мы не говорили об отце, а впоследствии я узнала, что отец был единственный, кого забрали из Бажановки. Конец НЭПа нуждался в жертвах. Сталин задался целью создать централизованную промышленность в стране, а сельское хозяйство должно сделаться базой и поставщиком продуктов. Поэтому оно должно быть также включено в централизацию, сделаться коллективным. Но политика проведения коллективизации в деревнях натолкнулась на упорное сопротивление со стороны украинских крестьян. Целые армии специально уполномоченных были посланы Москвой в деревни, чтобы «чрезвычайными методами» проводить коллективизацию. Доносчики и пропагандисты были везде, агитируя за сдачу продуктов и скота и выдавая сопротивляющихся. Крестьяне ничего не хотели отдавать государству. Они прятали зерно, резали скот и продавали свое добро. До определенной степени это коснулось и нас. Сначала, во время отсутствия отца, мы зарезали овцу и свинью. Другую овцу и лошадей у нас забрали. Гусей и уток пришлось тоже отдать в совхоз, но куры еще у нас оставались. Из шести собак нам оставили двух, одну охотничью, другую дворняжку, сторожить наш дом. За корову пришлось и бабушке, и маме вести с колхозом целую войну. Когда специально уполномоченные коллективизаторы пришли к нам и описали все наше имущество, движимое и недвижимое, и установили, что мы должны отдать, мама упорно запротестовала: корова нужна для детей, дети маленькие, и им нужно молоко. Его неоткуда взять, так как отец в тюрьме и не зарабатывает. На это уполномоченный ответил, что отец, вероятно, скоро выйдет из тюрьмы и будет опять зарабатывать.

— Когда он выйдет, тогда будет другой разговор, — отрезала мама.

— Кажется, мадам, вы вообще не можете обойтись без коров, — сказал, вставая, товарищ большевик, намекая этим маме на ее не совсем чистое в идеологическом понятии происхождение. — Корова завтра должна быть в колхозе, — добавил он категорически.

Мама продолжительно посмотрела на него, и щеки ее зарумянились, нельзя сказать от чего — от стыда за свое происхождение или от возмущения. Ей пришла на помощь бабушка Мария. Все это время она стояла в углу и молча слушала. Сделав шаг вперед, она в упор подошла к уполномоченному:

— Ты мне, сукин сын, не указывай, когда я должна отдать корову. Корова моя! Корову я получила от советской власти! И коровой распоряжаюсь я! А ты пойди в сельсовет и наведи справки, иначе я доберусь и до тебя! — При этом бабушка со сверкающими молниями зелеными глазами и поднятым над головой кулаком надвигалась на уполномоченного, который медленно начал отступать к двери. Когда он спиной уперся в дверь, бабушка, раскрасневшись, кричала ему прямо в лицо:

— Антихристы! Головорезы! Грабители! Убирайтесь вон, чтобы духу вашего здесь не было!

Ошеломленный такой вспышкой с неожиданной стороны, представитель коллективизации смотал свои удочки. Но на следующий день были присланы два мужика угонять корову. Когда бабушка узнала об этом, она взяла коромысло и, размахивая им, подошла к мужикам. Те стояли и таращили на нее глаза. Но через пару минут они опомнились и, повернувшись к ней спиной, пошли в сарай. Бабушка вдруг бросила коромысло и отвязала дворняжку и охотничью собаку. Она что-то им сказала, и те с громким лаем бросились за мужиками в сарай. Через минуту они тащили их за галоши и рвали их одежду. Альма, немецкая овчарка, была громадного роста и прыжками бросалась то на одного, то на другого. Мужики испугались и отступили к воротам. На лай собак мы, дети, повыскакивали из дома и с палками тоже бежали за мужиками. Только когда мужики были уже за воротами, бабушка прикрикнула на собак, и те возвратились, все еще оглядываясь и гаркая на коллективизаторов. Корова осталась у нас.

Вскоре возвратился отец. Его выпустили через шесть месяцев, не найдя за ним никакой вины. Сообщение о его приезде было для всех нас большой радостью. Мы не знали точного времени его приезда и с нетерпением каждый час поглядывали на ворота. За два часа до его приезда Альма убежала со двора. Она возвратилась вместе с отцом, и когда он вошел во двор, она бешено вертелась вокруг него, бросалась каждому из нас на грудь и сильными своими лапами валила нас, детей, на землю.

Отец оставался дома только одну неделю. Его назначили на новое место в другом районе. А через месяц и нам пришлось навсегда расстаться с домом. Дом перешел во владение колхоза, корова тоже, только курей мы смогли порезать и несколько продать. Бабушка оставила пару куриц и петуха на развод. С собой мы взяли также обеих собак. Все вещи мы погрузили на большую колхозную подводу, которую нам дали для переезда, и направились к пристани, к пароходу. К вечеру мы прибыли в Паньковку, где нас встретил отец. От пристани мы еще ехали километров десять подводой к деревне. Путь наш шел через лес, дорога была песчаная, и лошади медленно продвигались вперед.

Уже совсем стемнело, когда мы остановились у небольшого, окруженного рощей домика.

— Вот мы и приехали, — сказал отец, соскакивая с подводы.