Обратно к врагам: Автобиографическая повесть

Деревья и цветы были редкостью на поселке. Но Илья Петрович ухитрился посадить у себя в крошечном дворике несколько подсолнухов и пару кустов картофеля. Свою мазанку он огородил высоким забором из досок, так что она напоминала маленький кораблик. И, как на корабле, на крыше из-под навеса дымила большая труба летней кухни. Почти весь дворик был под навесом, как палуба парохода. Здесь был использован каждый сантиметр. Везде было чисто и уютно. Под навесом был деревянный стол и лавки, где часто сидели друзья бабушки и дедушки и пили летом чай. Несмотря на бедность и примитивность, здесь было очень приятно. По сравнению с этим маленьким миром, где чувствовались тишина и покой, наша мазанка была голой и некрасивой. Илья Петрович смастерил нам стол и две скамьи, которые мы поставили в комнату. Несколько меховых ковриков и одеял составляли наш ночлег. Только бабушка Мария, как самая старшая в семье, спала на узкой кроватке в кухне. Отец жил в старой части города, далеко от нас и приезжал только в конце недели на пару дней. Кроме того, он часто был по работе в отъезде. Оказалось также, что его работа не была постоянной, а только временной, и денег, которые он зарабатывал, не хватало нам всем на питание. Был все еще голод, продукты были дорогие, и здесь мы тоже нередко шли спать голодными. Но опять-таки, больше всех страдала бабушка Мария. Она часто отдавала свою порцию еды нам, детям. Иногда мы шли к бабушке Марфе и приносили оттуда остатки их обеда и вообще все, что они могли оторвать от себя.

Через реку от нас, на правом берегу Днепра, жил дядя Костя, наш дальний родственник. Он был женат на сестре жены маминого брата, дяди Мити, который проживал в Киеве. Дядя Костя был директором больницы в Запорожье и, конечно, принадлежал к привилегированному классу. У него была своя дача за городом и большой сад. У него также была машина с шофером. Он жил на даче со своими родителями, милыми стариками, с женой Евгенией и сыном моих лет, Колей. Его жена была тихопомешанной. Иногда бабушка Марфа брала меня с собой к ним в гости. Тогда я игралась с его сыном.

— Почему тетя Евгения такая? — спросила я маму после моего первого визита к ним.

— Бедняжка, не могла перенести революционные годы, — ответила мама. — Раньше она была очень богатой. Когда у нее все отобрали, она стала немного ненормальной.

Мне казалось тогда непонятным то, что из-за богатства можно потерять ум. Но тетя Евгения была «тихопомешанной», как ее называли, и поэтому она находилась дома, а не в официальной лечебнице.

Бабушка Мария стал еще печальнее в Запорожье. Она все жаловалась на то, что она «никому не нужна», и вечно молилась Богу, чтобы он принял ее к себе. Ей, конечно, и здесь не хватало хозяйства: животных, за которыми она могла бы ухаживать, сада, реки, куда она любила ходить собирать дрова. Правда, она иногда ходила к Днепру, но возвращалась всегда без дров. Ходить гулять, ничего не делая, она не могла. Единственным ее утешением была младшая сестра Клава, которую она всегда нянчила. Мы все ходили в школу и больше не стояли с ней перед иконами и не молились Богу все вместе, как раньше. И она теперь чувствовала себя лишней. Однажды после ее молитвы я заметила, как у бабушки по щекам катятся слезы.

— Бабушка, почему ты плачешь? — спросила я.

— Я хочу, чтобы Бог меня принял к себе, — ответила она. — Но он не хочет и не хочет. Вероятно, согрешила я. — Она верила в то, что только грешные люди живут долго, а праведных Бог забирает к себе рано. Когда я пишу теперь эти строки, мне невольно вспоминаются сталинские времена, когда люди не жили, а мучились. И мне кажется, что философия моей бабушки в то время была правильной.

— Если бы мне хоть разок еще увидеть Федю, — часто говорила она, — тогда можно и помирать.

И она просила маму написать дяде Феде, чтобы он приехал. А когда однажды пришло от него письмо, и он писал, что не сможет приехать, я видела, как лицо бабушки вытянулось и стало печальным. А большие серые глаза наполнились слезами, которые тихо катились по ее щекам. На одной щеке у нее возле носа была крошечная дырочка, диаметром с иголку. Однажды я спросила ее, почему у нее дырочка. Она ответила:

— Это от Бога.

По ее мнению, все было от Бога.

— Верьте, детки, в Бога. Он за все спросит у вас ответа, — говорила она часто.

— А почему других Бог не наказывает, — спрашивал опять Иван.

— Все только до времени. Придет пора, и Бог его накажет, — отвечала она.

И опять она рассказывала нам историю неверующего, на которого свалился кирпич, когда он проходил мимо церкви. При этом ее серьезные глаза задумчиво глядели на нас и мы тоже задумывались над ее странными рассказами. Эти рассказы всегда производили на нас сильное впечатление, несмотря на то, что нам в школе говорили другие вещи о Боге. Бабушка внушала нам чувство уважения и страха перед всесильным и невидимым Богом. Но она также учила нас быть честными и справедливыми в жизни.