Обратной дороги нет

«…Выбрались из окружения. Прикрывая отход обоза, погиб Гонта…» — записал он.

Пламя плошки металось, и белое лицо Топоркова то вспыхивало, то уходило в необъятную пустоту клуни.

«…27 октября… Прошли 60 км, остановились на ночлег в селе Вербилки…»

Резко качнулось пламя плошки, с визгом и очень широко распахнулась дверь, и в проёме встал Лёвушкин. Оставив дверь открытой, он, шатаясь, прошёл мимо плошки, едва не задев её. Остановился.

Андреев обеспокоенно посмотрел на майора, затем на Лёвушкина.

— Уважают нас, — сказал Лёвушкин. — Очень уважают нас в деревнях.

Майор спокойно и с интересом наблюдал за Лёвушкиным. Лёвушкин взглянул на майора, на Андреева. Взгляды их столкнулись. И Лёвушкин сказал ворчливо и с вызовом:

— Ну, что вы смотрите!.. Ну и нечего на меня смотреть! Мы вот здесь… — Он запнулся, мучась от косноязычия и стараясь выразить какую-то сложную и глубокую мысль. — Мы, значит, здесь, а они — там!

Неверным движением он указал на открытую дверь клуни.

— Кто они? — спросил Топорков.

— А!.. — махнул рукой Лёвушкин и резко опустился на сено. Неловко снимая сапоги, он пробормотал: — «Пусть сердце живей бьётся, пусть в жилах льётся кровь!..»

Так и не сняв сапог, откинулся на спину и затих.

Андреев с тревогой посмотрел на командира и, видимо решившись как-то защитить подгулявшего товарища, начал было осторожно и дипломатично:

— Товарищ майор!..

Но Топорков энергично взмахнул рукой, не давая старику высказаться:

— Ладно… Будем считать, что чисто нервное.

Разведчик, переворачиваясь в полусне, прошелестел сеном и пробормотал заключительное двустишие:

— «Живи, пока живётся. Да здравствует любовь!..»

День десятый ЛЕСНОЙ КОРДОН. ВСТРЕЧА СО ЩИПЛЮКОМ

1

Едва начало светать, обоз уже выстроился на окраине лесного села. Партизаны проверяли упряжки, укладку ящиков. Позванивали под ногами примороженные крепким утренником лужицы.

Тут же хлопотал, помогая партизанам, Стяжонок в своём чёрном, лоснящемся комбинезоне. Приковылял на костылях и угрюмый Коваль, принёс тяжёлый узел.

— Провиант, — пояснил Коваль и вывалил узел на повозку. — А вот чего вам не можем дать: сапог и лошадей. Сами понимаете, какая ценность в мужицком деле.

Топорков оглядел «голландок», которых Лёвушкин подвязывал к задку телеги.

— Оставь им коров, — сказал майор. — Нам уж недолго.

— Не, тёлку можете оставить, — возразил Коваль. — А продуктовую берите. Пускай при раненом… — И добавил: — А переправляться советую в Крещотках. Народ там правильный: сплавщики. Подсобят. Придумают чего-нибудь.

— Придумаем, — подтвердил и Стяжонок. — Только в село обозом не входите. Одного кого-нибудь пришлите — ив крайний дом от дороги. То свояченицы моей дом, Марии Петровны. А она мне сообщит, и будьте любезны. Переправим!

Обоз тронулся. Топорков некоторое время стоял в нерешительности, как будто вслушиваясь в звуки пробуждающегося села: пение петухов, собачий лай, хлопанье и скрип калиток…

Он смотрел на мазанку, затынок которой густо порос золотыми шарами, и как будто ждал чего-то. Но тиха была мазанка, не шевелились занавески на окнах, не курилась труба.

Топорков попрощался с Ковалем и Стяжонком и, уже не оборачиваясь, клонясь вперёд прямым туловищем, пошёл догонять обоз.

И снова крутились спицы, отсчитывая походное время. Постепенно затихало пение петухов.

Когда Лёвушкин оглянулся, он увидел лишь берёзовый лесок, безжизненный и пустой.

— Может, мне приснилось? — спросил разведчик. — Может, не было этой деревушки?

— «Как сон, как утренний туман», — сказал Бертолет, не отрывая глаз от Галины.

— Во-во! — Лёвушкин усмехнулся, но, попав в перекрестие взглядов Галины и взрывника, почувствовав их особый, тайный смысл, нахмурился.

Майор взобрался на телегу и бессильно прислонился к ящикам.

— Что-то тяжело стало идти, дед, — сказал он Андрееву с виноватым выражением.

Медленно по песчаной дороге, рассекающей леса, двигался одинокий обоз. Было тихо. Обнажённые деревья стояли в предснежной задумчивости. Облетели за эту холодную ночь и дубы. Пусто и светло стало в лесах.

2

Топорков, сидя в телеге рядом с Андреевым, развернул карту.

— Что-то немцы от нас отстали. Потеряли, что ли? — обеспокоенно спросил Топорков.

— Да, спокойно идём, — отозвался Андреев. — Вот так бы и идти до самой до Сночи.

— Нельзя. Никак нельзя, — качнул головой Топорков. — Станут немцы нас в другом месте искать, на тот, на настоящий, обоз могут нарваться.

— Да, прав, выходит, Лёвушкин: мы свою судьбу с собой несём, как верблюд горб… — вздохнул Андреев. — Ну что ж… Нам-то с вами что! Мы-то с вами хоть пожили. А вот молодых очень жалко.

— Да, пожили… Вам сколько, Андреев?

— Шестьдесят три годочка. А вам?

— Тридцать.

— Сколько? — переспросил Андреев, и клинышек его бородки приподнялся от удивления. — Как тридцать?

— Тридцать. Недавно исполнилось.

— А-а… — простонал Андреев, пристально рассматривая майора. — Война это! Война, вот что она с людьми делает! Говорят, считай лета коню по зубам, а человеку — по глазам… А по глазам-то вам все пятьдесят…