Эльза замолкает. Смотрит на пацана.
Сергею не лезет кусок в рот. К горлу подкатывает тошнотворный ком. Женщина видит, как сильно дрожат его руки.
– Ты не бойся меня, – ласково говорит женщина. – Сам подумай, стала бы я все это рассказывать, если бы сварить хотела, а, пацан? Ну, не молчи!
Сухов берет себя в руки. Понимая, что своим молчанием только злит Эльзу, он говорит:
– Интересная история… но… ты все про местных, про то, что было, рассказываешь, а ты сама как здесь оказалась, как выжила?
Эльза не отводит взгляда, залпом осушает стакан.
– Хочешь узнать, как я здесь оказалась? – внезапно вскидывается она. – Да и я продалась! Жить хотелось, жрать! – Женщина замолкает, чуть приподнимается, опираясь на руки, над столом. – Я при Ударе выжила. Повезло просто, меня в одном из домов, в соседней деревне, накрыло, я дорогу спросить зашла. Как началось, мы с хозяйкой, бабкой древней, в погреб кинулись. Погреб на совесть делали, еще при Союзе. Глубокий, хоть места и немного. Я только вентиляцию – шланг – в дом вывела, все окна, щели заколотила, чтобы воздух грязный снаружи не забирать. Сколько мы там просидели, я не знаю. Месяц, два, может три. Помню только, что у нас еда закончилась. Неделю мы с бабкой животами маялись, все, что в погребе было, сожрали: картошку гнилую, очистки, даже кору с лаг пола ободрали. Варили эту дрянь на спиртовой горелке, хорошо, что вода через стены просачивалась, и пили. А однажды бабка эта, она уже с лежака не вставала, говорит мне, чтобы я ее по-тихому придушила и съела. Чем двоим подыхать, так хоть один выживет. А она жизнь прожила, ей смерть не страшна.
– И ты ее съела? – с дрожью в голосе выдавливает мальчишка.
– Дочиста обглодала! – взрывается Эльза. – Если думаешь, что мне легко было, то ты ошибаешься! Она мне до сих пор чуть ли не каждую ночь во сне является, все спрашивает, сыта ли я…
Сухов молчит, не зная, что ответить женщине, и чувствуя, как у него пылают уши. От мысли о том, что ему придется провести несколько дней наедине с людоедкой (или сумасшедшей?) в одном помещении, Сергея бросает в холодную дрожь.
Эльза стучит пальцами по стакану. Кажется, что она выбивает марш. Нехотя продолжает:
– Так я протянула еще пару месяцев, но любые запасы, даже такие… когда-то подходят к концу. Поэтому, когда я голоса и шум двигателя рядом с домом услышала, то решила выйти. Вышла, увидела трех человек в защитных костюмах, противогазах, с оружием. Думала, военные. Ошиблась, – Эльза усмехается. – Так я к Карабасу в лапы и угодила. Он, отсидевшись и дождавшись, когда фонить чуть меньше станет, рейд по деревням устроил. Как он говорил: «свиней на мясо искал». Меня сначала в расход пустить хотел, но я крикнуть успела, что врач. Врачей в деревне не было, так я и выжила. Дальше ты знаешь. С собаками поладить смогла. Слушались они меня. Гром у них вожаком был. Через него я на остальных влиять могла. А теперь, – Эльза машет рукой. – Не знаю, что теперь делать… Николая тоже нет. С ним отдельная история. Не знаю, как он вышел на нас, думаю, случайно. Проследил, наверное, как мы человеческие останки во дворе закапываем. Понял, что за ад здесь творится. Вот он всю деревню и зачистил. Сначала из винтовки стрелять начал. Потом я слышала, как из автомата палил. Всех до одного положил. Мстил он, люто мстил всем живым. Только месть эта его самого сожрала. А мне опять повезло. Как стрельба началась, Карабас вскочил, за автомат схватился. Не думаю, что он смог бы против Николая выстоять. Но пуля – дура. Мне к тому моменту вся эта жизнь так опротивела, что я решила: будь что будет. Пока Карабас из себя крутого стрелка изображал, я со стола бутылку взяла, подкралась сзади и долбанула его по голове. Откуда только сил столько взялось… Затылок разбила ему, кровь во все стороны брызнула. И пока он очухаться не успел, я его за ноги к погребу подтащила, душить начала. Тут Николай в комнату эту и зашел. Думаю, то, что я Карабаса душить начала, мне жизнь и спасло. Николай, вместо того, чтобы сразу меня пристрелить, решил посмотреть, чем дело кончится. Ждал, пока я Карабаса кончу. А потом… опять меня моя профессия выручила. Николаю совсем худо стало, упал он. Думала все, помрет, слишком много всякой дряни нахватался. Я его подлатала, а он меня убивать не стал. Вот такой симбиоз…
А что, еды на двоих – завались. Мы почти не разговаривали. Жили как-то, месяц за месяцем, каждый на своей половине. Странно, да? Два человека на всю деревню, а поговорить не о чем. Только раз он обмолвился, ради чего живет. Не знаю, что на него нашло. Видно, душу хотел излить, может, смерть свою чувствовал. Тогда и рассказал, что Убежище в городе хочет под корень извести. Ждет, когда фон немного спадет, чтобы в Подольск двинуть. Жена и дочь у него погибли, когда он с остальными туда прорывался. Я ведь знала, что он убивать и дальше будет, а все равно спасла. Видишь, как клятва «не навреди» действует.
Эльза ухмыляется: