Обратный перевод

Как только мы представим себе, что такая схема стиха воспроизводится в новой европейской поэзии, достигается предельная простота, потому что, например, в русском языке нет возможности различать, как в греческом, три вида слогов: краткие, долгие и безразличные. Таким образом, все резко упрощается, начинает быть похожим на некоторого рода хорей с единственным исключением — вдруг, внезапно, в середине стиха возникает стопа другого построения, что-то вроде дактиля. Но по-гре-чески-то это все не так, потому что — вы сами можете себе представить — сапфическая строфа дает возможность варьировать стих таким путем, какой в русской поэзии просто невозможен.

За невозможностью читать все это как-либо иначе, я сейчас вам почитаю некоторые избранные переводы и переделки. При этом сразу же становится очевидной общая причина, которая мешает русским поэтам пользоваться такими размерами в своей собственной оригинальной поэзии, — мешает отсутствие внутренней необходимости следовать именно этим закономерностям. Ничто не заставляет русского поэта вдруг среди привычных ему хореев делать некоторое отступление от их ровного тока и переходить на какой-то другой размер в середине строки. Это та причина, по которой античные метры вообще так мало распространены в русской поэзии. В основном они встречаются только в переводах, за одним- единственным исключением, которое мне удалось обнаружить. Прочитаю вам эти стихи:

Ночь была прохладная, свётло в небе Звезды блещут, тихо источник льется,

Ветры нежно веют, шумят листвами,

Тополы белы.

Ты клялася верною быть вовеки,

Мне богиню нощи дала порукой;

Север хладный дунул один раз крепче, —

Клятва исчезла.

Ах! почто быть клятвопреступной!.. Лучше Будь всегда жестока, то легче будет Сердцу. Ты, маня лишь взаимной страстью,

Ввергла в погибель.

Жизнь прерви, о рок! рок суровый, лютый,

Иль вдохни ей верной быть в клятве данной.

Будь блаженна, если ты можешь только Быть без любови.[25]

Вот такие стихи. При этом они не являются, безусловно, подражанием именно Сафо по той простой причине, что человек, написавший эти стихи, знал, гораздо лучше, чем Сафо, прекрасно сохранившиеся в большом количестве стихи Горация, которые отчасти написаны этой же самой строфой. Ну, а поэт этот — Радищев. Стихотворение это так и называется: «Сафические строфы», 1801 года. Стихотворение по-своему очень хорошее. Но заметьте, что для того, чтобы прочитать его верно, нужно считать, иначе нечаянно попадаешь в другую ритмику, в другой размер. Нет внутренней необходимости читать именно так:

Иль вдох|нй ей | вёрной быть | в клятве | данной.

Если прочесть просто:

Иль вд6х|н1! ей | вёрной | бьЬъ || в клятве | данной —

вся строфа рушится.

Радищев, к слову, будучи одним из самых выдающихся стиховедов

XVIII века, размышлял над проблемами античных метров с той же основательностью и с той же возможностью запутываться в своих проблемах, что и немцы того времени. Радищев был по крайней мере на поколение старше Гнедича. Русский гекзаметр только впереди, а Радищев рассуждал об этих размерах. И вот он — один из немногих русских поэтов, которые осмеливаются писать стихи античными лирическими строфами, но при этом вся искусственность этих строф для русского языка немедленно сказывается.

От Сафо сохранилось некоторое количество фрагментов. В числе этих фрагментов такие короткие, что их даже нельзя и переводить, — это одно или два слова или обрывки строф. Есть несколько более связанных, состоящих из нескольких строф. Можно даже думать, что стихотворение сохранилось целиком. Я с собою принес только переводы первого фрагмента этих стихотворений, потому что это наиболее известные произведения, их более всего переводили и это лучше всего сохранившееся из всего наследия Сафо; остальное — это либо клочки, либо стихотворения, сохранившиеся гораздо хуже.

Вот что писал А. Сумароков, переводя фрагмент первый Сафо. Это «Ода Афродите».

Разных, Афродита, царица тронов Дщерь Зевеса просьбу мою внемли ты:

Не тягчи мне пагубной грустью сердца,

Чтимая всеми!

Если глас мой ты со приятством слышишь,

Как ты прежде часто его внимала И, оставив дом свой, ко мне сходила, —

Сниди и ныне!

На златой ко мне колеснице ездя,

Лишь впряженных гнала к полету птичек,

В быстром беге скоростью секла воздух,

Шествуя с неба.

Птички отлетали, а ты, богиня,

С щедрым видом спрашивала с улыбкой:

«Что тебе теперь за несчастье сталось?

Сказывай, Сафа.

Объяви мне, сердце чего желает,

Чьей ты сердца склонности ищешь ныне,

И кого ты сетью поймать стремишься?

Кто востревожил?

Коль бежит тебя, за тобой побегает;

Коль даров твоих не берет, он сам даст;

Коль не любит, станет любить, как душу,

Слушать приказа».

Прииди, богиня, избавь напасти И желанье сердца исполни ныне!

Возлагаю всю на тебя надежду;

Дай ты мне помощь![26]