Обратный счет любви

Войдя в кабинет, он яростно выплюнул ругательство и с силой врезал кулаком по стенной панели. Бешенство не покидало.

Когда в воскресенье она забралась в его машину и как ни в чем не бывало засияла улыбкой, он захотел схватить ее за руку и сжать. Сжать сильно, чтобы она закричала и принялась вырываться, а он бы все сжимал и сжимал, оставляя на белой коже страшные кровоподтеки.

Неужели эта стареющая русалка надеялась, что он не заметит, как в ресторане она умело его обрабатывала, пустив в ход весь арсенал многоопытной женщины, как разжигала интерес, как пробуждала тягу, как заставляла бешено пульсировать кровь?

Он не семнадцатилетний сопляк, которому невдомек, что с ним пытается сделать и уже делает молоденькая городская ведьмочка, которая только нащупывает свои силы, но уже жаждет всласть насосаться покорной зависимостью жертвы.

Нет, он не сопляк, и ему показались смешными все ее потуги. Наверное, поэтому он не заметил, как увлекся. Его лишь позабавили всплески собственных эмоций, и он, самоуверенный кретин, прозевал тот момент, когда следовало делать ноги, хоть бы и ставя свадебный водевиль под угрозу провала.

Проснувшись на следующее утро, он поймал себя на чувстве радостной нервозности и трезво его проанализировал. Он понял, что все-таки укушен. И тогда он совершил очередную глупость в череде последних многих. Он решил встретиться с ней, чтобы убедиться, что это глюк, что вовсе он не заразился, что до сих пор свободен. Встретиться, чтобы развеять наваждение, успокоиться и выбросить этот эпизод из головы. И уволить ее, к едрене фене, наконец.

Но в тот день она была совсем другой. Как сестра. Или как соседка по парте в пятом классе, когда гормоны еще не начали свою подлую пляску и с девчонками можно было просто дружить. И он опять повелся. А она тем временем еще глубже вонзила свои острые ядовитые зубки. Мерзавка. И Ваську уволю.

И эти фазаны вислоухие на нее пялились сегодня и слюни пузырем пускали, когда она с концертом выступала. Пение, пляски, а что на десерт?

Лапину не хотелось идти вниз, где продолжался банкет и плескалось веселье, но он вспомнил, что Киреева сидит где-то рядом на этаже, и ему стало противно.

Он вышел в приемную, поднял трубку местного телефона, набрал номер, сверяясь со списком, висящим над Ираидиным столом, и сухо произнес:

– Идите домой. Или ступайте на этот ваш корпоратив. Не сидите здесь.

И бросил трубку.

«И вправду, чего мне тут больше делать?» – отстраненно подумала Надежда, тихо вешая свою трубку.

Она достала из принтера чистый лист бумаги и написала заявление об уходе. Недавно совсем она собиралась шить себе новую форму. Генеральный офис-менеджер. Завхоз с маршальской звездой. Значит, не судьба.

Что-то не так пошло на этот раз, что-то сорвалось, не склеилось, не сложилось. А может быть, она с самого начала обманывала себя?

«Редкий экземпляр, чистый спорт, азарт поединка».

Фа-фа, ля-ля… Си-бемоль, си-бемоль.

Какая же ты, Надя, дура. Дура.

Почему ты пропустила незамеченным тот холодок, что мягкой волной прошелся по сердцу, лишь только ты увидела старую фотографию, где он с друзьями, свесив длинные ноги, сидел на броне? Холодок непонятной ревности. И потом, войдя в комнату, служащую ему спальней, и наткнувшись взглядом на узкую тахту, заправленную по-армейски, и на застиранные камуфляжные штаны, комком приткнувшиеся в нижний угол платяного шкафа, ты ведь уже не могла не заметить этот тревожный холодок, не так ли?

Почему ты не одернула себя и разрешила исподтишка рассматривать крепкий мускулистый торс и шрамы, изуродовавшие его спину ниже правой лопатки, которые тебе захотелось потрогать?

Разве раньше бывало, чтобы ты чувствовала такое к добыче? Ты обманула себя и теперь поплатилась. Ты что хотела – расставить силки? Или все-таки капканы? Чтобы ставить капканы, нужно иметь холодное сердце, а для силков этот зверь слишком велик.

Чтобы достичь своей неумной цели, ты подошла к нему непозволительно близко и сама поверила, что этот человек – твой. А теперь твое сердце разрывается от ревности, когда Иван Лапин лишь смотрит на другую женщину. Лишь смотрит. А этот негодяй почувствовал, как это тебя задевает, и специально дразнит и мучает.

Ей хотелось с ним говорить. Безразлично о чем. Но как она могла? Ей хотелось с ним пройтись до метро, но он на метро не ездит. Напроситься к нему в автомобиль, чтобы подбросил до ближайшей станции? Он не занимается извозом, и она не его близкая женщина.

А кто у него близкая женщина? Ириночка Зверева? Или здесь, внутри фирмы, он себе никого не завел? Наверное. Если бы завел, Надежда об этом давно бы знала.

Как же ей плохо!.. Внутри все рвется на кусочки, а она должна изображать из себя веселую змею.

Иван ее ненавидит. Ну что ж, в ее коллекции бывали и такие экземпляры. Сильный мужик. Но в тех немногих случаях она могла спокойно пожать плечами и улыбнуться. Бывает, что охотник мажет, и зверь ускользает, подраненный и рассвирепевший. Его счастье. Что ж, это не последний зверь, на Надин век дичи хватит.