Образ, бережно хранимый: Жизнь Пушкина в памяти поколений

В отличие от «благонамеренных» отзывов о поэте, попавших на страницы газеты, во многих неопубликованных Пушкин предстает окрашенным в лирические тона искреннего, сердечного влечения. Вспоминаются крестьянами и произведения искусства, памятник поэту, его портреты. Т. Вилков вспомнил в своем письме и монументы, и стихи, посвященные поэту: «Я теперь пишу, а мысли на Тверском в Москве и в Пушкинской в Петербурге перед монументами, у которых я бывал несколько раз. В Москве стоит он грустно задумчив, видно, его голову тяготили мысли, а какие? Не знаю, может быть, он думает об своих врагах, которых у него было много. И невольно срываются с языка слова Кольцова: «о чем дремучий лес призадумался» и проч[194]. А в Петербурге как взглянешь на год и день его смерти, так слова и приходят сами Лермонтова «погиб поэт, невольник чести», и слез не нужен теперь хор. Заплакал бы, да некогда, пройдешь мимо его мельком в свободное время, а свободного времени у рабочего, сами знаете, 1 час в неделе, и то нужно весь город выглядеть».

Как видим из этого письма, а также и ряда других свидетельств, произведения искусства оказывали немалое влияние на ориентацию восприятия личности и творчества Пушкина. Более того, произведения искусства отражали направленность интереса читателей к тем или иным моментам биографии поэта. В последней четверти прошлого века наблюдается отчетливое тяготение к выяснению тех «белых пятен» истории жизни Пушкина, которые не получали по разным причинам освещения в популярной, учебной литературе. Одной из таких тем была история дуэли.

С начала 80-х годов прошлого века сюжет дуэли, события, ей предшествовавших и последовавших за ней, становились предметом интереса живописцев.

Одним из первых к этой теме обратился академик живописи A. Волков. Он написал маслом полотно «Дуэль Пушкина» со слов Данзаса, секунданта поэта, который даже возил художника на самое место поединка. В начале 70-х годов с картины были сняты копии и гравированы на дереве.

Вслед за К. П. Чичаговым, воссоздавшим в акварели «Дуэль Пушкина» в 1880 году, к этому же сюжету обратились B. А. Федоров (его рисунок исполнен, как и другие, по описаниям Данзаса и Аммосова), а также А. А. Наумов. На картине Наумова Данзас и д’Аршиак (секундант Дантеса) подняли раненого Пушкина и ведут к саням. Справа удаляется спиной от зрителя Дантес. На переднем плане разбросаны по снегу пистолет, пистолетный ящик, на снегу — следы крови. При том, что мнения о художественных достоинствах картины не были едиными, все отмечали несомненное значение ее как утверждения исторического факта, как популяризации истории жизни Пушкина.

Серия изображений дуэльных событий была завершена в 1885 году П. Ф. Борелем, нарисовавшим акварель «Прибытие раненого Пушкина после дуэли». И это произведение запечатлело событие так, как было описано в воспоминаниях, получивших известность в то время. У Бореля облик Пушкина не психологизирован, сама фигура нечетко обозначена, размыта. Весь цикл изобразительной пушкинианы этого периода носил более информационный, нежели собственно художественный характер.

Интерес к другим моментам жизни поэта вылился в создание Н. Н. Ге картины «Пушкин в селе Михайловском», впервые выставленной в 1875 году на передвижной выставке в Петербурге. Картина, с детальной точностью представляющая интерьер кабинета Пушкина в ссылке, получила большую известность, воспроизводилась много раз и фотографически, в хромолитографиях, ксилографиях и т. д.

Обращались к пушкинской тематике И. Репин в содружестве с И. К. Айвазовским, И. Н. Крамской... Однако их создания не вносили существенной лепты в отображение и в разработку образа поэта. Картины на отдельные сюжеты биографии Пушкина знакомили зрителя с эпизодами жизни поэта, но мало прибавляли к пониманию его характера. Удачной, по отзывам того времени, признавалась лишь фигура поэта на картине Репина и Айвазовского «Пушкин на берегу Черного моря» (1887 года). «Задавшись целью воссоздать Пушкина полным увлечения и надежды юношей, г. Репин, нужно ему отдать справедливость, блистательно исполнил эту нелегкую задачу,— отмечали «Новости» (1887, № 263).— Он (Репин.— Е. В.) дает нам Пушкина не с теми чертами лица, которые запечатлелись в памяти каждого из нас по циркулирующим в публике портретам, а таким, каким действительно можно и должно представить себе Пушкина юношей». В еще более восторженных тонах оценил созданный Репиным портрет поэта критик «Всемирной иллюстрации»: «...Пушкин Репина — чудо живописи. Видно, что с любовью и, может быть, благоговением писал Репин фигуру поэта... Светлые глаза Пушкина обращены к морю, и художник сумел показать нам в них огонь мысли в тот момент, когда в мозгу поэта отпечатлевается образ моря и он стоит перед волнующеюся стихией, охваченный сладостной тоской, стоит «звучных дум полн», как выразился о нем другой современный нам поэт»[195].