Образ Другого. Мусульмане в хрониках крестовых походов

Характеристики моральных качеств мусульманских правителей постоянно встречаются на страницах хроники Гийома Тирского. Весьма часто упоминаются такие качества, как вероломство (perfidia), нечестивость (impietas) и низость (nequitas). Так, правитель Дамаска Дукак назван «вероломным (perfidus) и нечестивым (impius)».[1043] Об атабеке Мосула аль-Бурсуки (ум. 1127 г.) хронист сообщает, что тот «собирает семена и плоды низости (nequitatis) и нечестивости (impietatis)» и пр. Эти понятия, как правило, морально и религиозно окрашены — так, понятие perfidia имеет вполне определенные коннотации, связанные с представлением о вероотступничестве, понятие impietas (нечестивость) является антонимом понятию pietas (благочестие).[1044] Последнее качество приписывается чаще всего Годфруа Бульонскому и другим христианским правителям.[1045] На их фоне, по общей риторической схеме, Гийом Тирский рисует портреты мусульманских вождей. В этой схеме важнейшую роль играет оценка их нравственных качеств.

Религиозно окрашены и характеристики султана Алеппо эль-Гази (ум. 1127 г.), одного из самых сильных и могущественных «правителей неверных».[1046] Эмир именуется «упорным и неутомимым преследователем веры и имени Христа».[1047] По словам хрониста, благодаря своей военной мощи эль-Гази внушал большой страх, но, подчеркивает Гийом Тирский, «своим» — т. е. мусульманам.[1048] Христианам же, ценящим спиритуальную силу намного выше материальной, он, по мысли хрониста, был совсем не страшен. Вместе с другими мусульманскими вождями эль-Гази вел войны в северной Сирии. 27 июня 1119 г. он нанес сокрушительное поражение графу Антиохии Роже — это была так называемая битва на Кровавом Поле (Ager Sanguinus). Канцлер Роже Антиохийского Готье записал эти события, называя эль-Гази «тираном» (tyrannus), «преступником» («magister sceleris»), «зачинателем распри» («princeps dissidiae»). У Гийома Тирского в сравнении с хронистом Готье Канцлером оценка эль-Гази намного более нейтральна. Рассказывая о битве, наш автор как бы сравнивает двух противников — Роже Антиохийского и эль-Гази. По его мнению, Роже был человеком нечестивым и распутным,[1049] но перед битвой он «смиренно и с сокрушенным сердцем» (corde contrito et humiliato) покаялся перед Богом (coram Deo), и потому у него был шанс на спасение своей души. Такого шанса не было у эль-Гази: тот «испустил несчастную свою душу, обреченную на огонь».[1050] Как видим, хронист оказывается способным не только противопоставлять христиан и мусульман, но и сравнивать их.

Особого внимания заслуживает фигура эмира аль-Бурсуки, атабека Мосула, находившегося в конфликте с аль-Гази. Хронист называет эмира «страшнейшим преследователем веры нашей».[1051] Аль-Бурсуки был разбит Роже Антиохийским в битве 15 августа 1115 г. и погиб в сражении. Гийом Тирский рассматривает его гибель как естественное следствие его злодеяний — по его словам, аль-Бурсуки «должен был пожать семя своей злостности и плоды безбожности».[1052] Тон, в котором хронист отзывается о мусульманине, такой же уничижающий, как и у хронистов Первого крестового похода. В своей оценке иноверца Гийом Тирский еще связан с традиционной системой ценностей. Но все же «злостность» своего персонажа Гийом Тирский относит не на счет его морального облика, а на счет его политических деяний.

И все же в большинстве случаев иноверцы, в силу своей принадлежности к неправильной религии, неспособны проявлять высокие нравственные качества. Так, они не расположены к тому, чтобы поддерживать дружеские отношения, даже основанные на общих политических интересах; они склонны к неверности и нарушению договоренностей. Хронист рассказывает о близких отношениях между эмиром Балаком (с 1127 г. правителем Мосула), «могущественным турецким сатрапом»[1053] и известным своими симпатиями к мусульманской культуре Бодуэном Эдесским. Их союз хронист называет дружбой («amicitia»).[1054] Балак, находившийся в сложных отношениях с остальными представителями мусульманского политического мира, постепенно утрачивал свои владения и как-то раз попросил аудиенции у Бодуэна Эдесского под тем предлогом, что желал принести личную присягу за последнюю оставшуюся в его владении крепость. Когда в сопровождении свиты Бодуэн прибыл на встречу, сто прятавшихся в засаде турок напали на него. Так христиане познали коварство (malitia) мусульманского эмира. Этот эпизод сильно огорчил Бодуэна и с этого дня, пишет хронист, тот отвергал дружбу турок, и она внушала ему подозрение.[1055]

* * *

До сих пор речь шла о мусульманских правителях, которые не были современниками Гийома Тирского, и об истории христианско-мусульманских конфликтов, которые во времена хрониста казались далеким прошлым. Не случайно портреты этих политических деятелей и полководцев даются в более абстрактно-символическом и обобщенном духе. Другое дело изображение хронистом его мусульманских современников. Они окрашены в несколько иные тона.