Образ мира в тексте и ритуале

Кир. – Киреевский 1848: 79 (место записи не обозначено; языковые особенности текста указывают на западные регионы восточнославянской территории)

Г. – Головацкий 1878: 235 (Галицкая и Угорская Русь)

ЛУ – Леся Українка 1997, т. 9: 97–98 (Карпаты)

МУРЕ – МУРЕ 1900/3: 41–42 (Галиция)

Фр. – Франко 1966: 67–68 (место записи не указано)

К-1 —Kotula 1976: 135–136 (pow. Przeworsk)

К-2 – ib.: 154 (pow. Mielec)

K-3 – ib.: 155 (Rzeszówszczyzna)

K-4 – ib.: 155 (pow. Kolbuszowa)

K-5 —ib.: 156–157 (Mielec)

K-6 – ib.: 157–159 (Staromieście)

K-7 – ib.: 162–170 (Nisko)

K-8 – ib.: 471 (pow. Rzeszów)

K-9 – ib.: 479 (pow. Brzozow)

K-10 – ib.: 482 (pow. Przeworsk)

K-ll – ib.: 482^483 (pow. Kolbuszowa)

Kolb-1 – Kolberg 57: 1121, № 2060 (Ruś Czerwona)

Kolb-2 – Kolberg 49: 245, № 185 (Sanockie-Krośnieńskie)

Kolb-3 – Kolberg 49: 245, № 186 (Sanockie-Krośnieńskie)

Kolb-4 – Kolberg 49: 246, № 187 (Sanockie-Krośnieńskie)

Kolb-4a – Kolberg 49: 246, № 188 (Sanockie-Krośnieńskie)

Kolb-5 – Kolberg 49: 246, № 189 (Sanockie-Krośnieńskie)

Kolb-6 – Kolberg 49: 247, № 190 (Sanockie-Krośnieńskie)

Kolb-7 – Kolberg 48: 165, № 113 (Tarnowskie)

Kolb-8 – Kolberg 4: 68, № 267 (Kujawy)

L-l – Haupt und Schmaler 1953/11: CXCVII (Лужица)

L-2 – Haupt und Schmaler 1953/1: CCXC (Лужица)

L-3 – Kolberg 59: 228, № 218 (Luzyce)

M-l – Sušil 1951: 16 (Моравия)

M-2 – ib.: 16–17 (Моравия)

M-3 – ib.: 17 (Моравия)

Приложение (П-4)

Ишоў Гаспод дарожкаю,
Дарожкаю шарокаю.
И ўстретиў ён дзяўчынаньку,
Дзяўчынаньку чарнабривяньку.
Ох ты жэ, дзиўко, чарнабриўко,
Подай вады ж напициса.
– Ета ж вада нячистая.
Галля, булля нападало.
Галля, булля нападало,
С клёнуў лисьця налецило.
– Ох ты ж, дзиўко, чарнабриўко,
Сама же ты нячистая.
Сама же ты нячистая.
Да сим сыноў парадзила,
В етуй вадзи патапила.
Ох ты ж, дзиўко, чарнабриўко,
Не йдзи же ты да касьцёла,
Бо сим сажон зямли ўпадзе
Да сим сыней з мертвух ўстане.
Тае ж дзиўка не ўслушала,
Взяла яна и ўступила.
Да сим сажон зямли ўпало,
Да сим сыней з мертвух ўстало.
И взяли мамку кручьём за рабро
Да й пакинули у пекло на дно.
Да й падняли сваю мамку,
Да й падняли крепко, ўсоко.
Да кинули сваю мамку,
Да кинули мамку крепко, глыбоко.
Не ўмила нас, наша мамко,
Не ўмила нас гадаваци,
То мий же, мамко, у пекли страдаць
Да страшнага суда у пекли дажидаць.

Записали Н. И. и С. М. Толстые в с. Жаховичи Мозырского р-на Гомельской обл. в 1975 г.

Три мира польских колядок

Польские колядки привлекают внимание исследователей по нескольким причинам: во-первых, это продукт взаимодействия фольклорной и книжной, светской и церковной традиций; во-вторых, это синкретический сплав слова и действия, текста и ритуала; в-третьих, это явление, характерное для пограничья западного (католического) и восточного (православного) ареалов Славии. Этому жанру польского фольклора посвящено множество научных трудов, рассматривающих колядки как в этнографическом (в рамках ритуала), так и в филологическом (смысл, структура и поэтика текста) аспектах (из наиболее важных работ укажем [Caraman 1933; Kotula 1970; Виноградова 1982; Kolędowanie na Lubelszczyźnie 1986; Z kolędą przez wieki 1996; Bartmiński 2002: 17–61; Niebrzegowska-Bartmińska 2007]). В большинстве случаев речь идет о рождественских колядках (исполняемых на Рождество и Новый год); весенние (пасхальные) колядки считаются вторичными по отношению к рождественским.