Образ врага

Именно на этой стадии решено было подключить Ваню Логинова, которого Цитрус почему-то принял за Карла Майнхоффа, хотя гипнотизер-«фотограф» был темноволос и никогда не носил усов.

– Валерий Павлович, ко мне есть какие-нибудь вопросы? – спросил Иван, когда они еще раз просмотрели кассету.

– Спасибо, Ваня. Свободен.

Логинов ушел. Наталья замялась на пороге.

– А вообще, он мерзкий такой, этот Цитрус.

– Неужто не понравился? – Харитонов усмехнулся. – Ну вот, все вы, женщины, такие. Правильно Цитрус в своих произведениях о вас пишет. Коварные злодейки, не любите его, такого мужественного и красивого.

– По-моему, он вообще псих. И как только он мог стать лидером партии?

– Да нет там никакой партии, – махнул рукой полковник. – Кодла ряженых придурков, юношеский спортивный клуб, вокруг стая сумасшедших пенсионеров, а в серединке – наш приятель Цитрус со своими фрейдистскими комплексами.

– А боевики? – удивилась девушка.

– Шутовство все это. Ну, есть там пара-тройка приличных людей. Бывший мастер спорта по стрельбе, бывший чемпион Союза по вольной борьбе, пятиборец-чемпион. Имеют богатое уголовное прошлое. Учат молодежь благородному ратному делу, готовят кадры для частных охранных агентств. Ты ведь у нас девушка грамотная, знаешь, кто в основном за этими агентствами стоит?

– Бандиты.

– Правильно. Вот бандиты эту партию и кормят. Им так удобней.

– Ну хорошо, а митинги, собрания? А газета?

– Митинги? – хмыкнул полковник. – Ты хоть один видела?

– Нет.

– Ничего интересного. Собираются в каком-нибудь ДК, развешивают флаги со свастикой, споют хором свой гимн, поорут, побьют себя в грудь и разойдутся. А что касается газеты – убогие листочки, на дрянной бумаге, тираж в лучшем случае тысяча, а то и пара сотен. Краска мажется, печать ужасная, тексты с орфографическими ошибками.

– А почему о них тогда столько говорят?

– Потому что всегда удобно иметь карманного, домашнего злодея, чтобы на него сваливать все неприятности, чтобы им детей пугать, если не слушаются.

– То есть все наши фашисты, нацисты и прочие коричневые – это совершенно несерьезно?

– У нас, Наталья, столько всякого другого серьезного, что голова кругом идет, – вздохнул полковник.

– Валерий Павлович, а этот Цитрус только правду говорил? Или нес околесицу?

– Что тебе показалось околесицей?

– Ну, про какую-то Алису в Стране чудес…

Харитонов ничего не ответил. Тяжело откинулся в кресле, прикрыл глаза.

– Спасибо, Наталья. Можешь идти. Ты молодец. Поздравляю с оперативным дебютом.

Глава 17

Ночью Алисе приснился кошмар, который преследовал ее многие годы. Однажды в десятилетнем возрасте она чуть не утонула в Черном море. Она качалась на сильных волнах, ее накрыло с головой, завертело, проволокло по острым камням. Папа вытащил ее на берег в полуобморочном состоянии, коленки были в крови, в ушах стоял тяжелый звон.

Когда она уставала, нервничала, когда наваливались мелкие и крупные неприятности, ей снилось, что она тонет в тяжелом горько-соленом море, дна нет, и волны швыряют ее, словно щепку. Она просыпалась с головной болью, с ощущением, что все в ее жизни ужасно и ничего исправить нельзя.

Папа говорил, что это наплывы подсознательного страха смерти, который есть в каждом человеке и проявляется по-разному, но особенно остро в переходном возрасте.

Переходный возраст прошел, а отвратительный сон все равно снился.

В восемьдесят третьем году двадцатилетняя Алиса впервые отправилась на море одна, без родителей. Она заснула в самолете Москва – Адлер, ей в очередной раз приснился знакомый, привычный кошмар. Отчаянно выдергивая себя из тяжелого горько-соленого сна, цепляясь сознанием за радиоголос («Приведите ваши кресла в вертикальное положение, пристегните ремни…»), она подумала, что надо наконец научиться плавать. И перестать бояться воды.

От Адлера до поселка Лазурный, возле которого находился международный студенческий лагерь «Спутник», было всего сорок пять километров, однако хитрый таксист повез двадцатилетнюю дурочку окольным путем, сложным и долгим. Они ехали по серпантину. Таксист кого-то подсаживал, высаживал, загружал в багажник то корзинки с фруктами, то огромные, оплетенные цветной сеткой бутыли с домашним вином, то отчаянно визжащий фанерный ящик с живым поросенком.

Таксист сразу углядел в аэропорту одинокую молоденькую москвичку в сиреневом платье, с огромным клетчатым чемоданом, с круглыми голубыми растерянными глазами. Быстро, чтобы не перехватили дурочку, взялся за чемодан, поволок его к своей машине и только потом спросил:

– Куда едем?

– Поселок Лазурный, студенческий лагерь. – Она еле поспевала за ним, мелко цокая высокими каблучками.

– Восемьдесят, – небрежно сообщил таксист и запихнул чемодан в багажник.

– Да вы что! – Голубые глаза стали совсем круглыми, бледное, незагорелое личико вытянулось. – Мне говорили, это близко, полчаса езды.

– Это тебе в Москве говорили. Залазь, дочка. Так и быть, семьдесят.