Образ врага. Расология и политическая антропология

Война выводится из сферы разумного выбора государственной политики и рассматривается как острая стадия спонтанного конфликта, ключевым признаком которого считается массовое применение средств вооруженного насилия. Но из такой схемы определения состояния войны выпадают информационные войны, т. н. «холодная война», составившее содержание целой эпохи, «война цивилизаций» как одна из доктрин межгосударственных конфликтов современного мира. Расовая война как доктрина, относительно которой все прочие «войны» — лишь инструменты, кажется для современного гуманиста и вовсе фантастической выдумкой. Он готов согласиться на гибель собственного народа, но не уступить в своем упорном нежелании видеть расовую природу вражды в современном мире.

Бердяев пишет, что «демократическое требование, чтобы цели войны и смысл войны были понятны всем участникам войны, чтобы война была проведена через всеобщее избирательное право, чтобы каждый солдат свободно и разумно решал, хочет ли он воевать и имеет ли смысл война, есть революционно-рационалистическая нелепость, чудовищное непонимание природы войны и природы войска». «Ваш пацифизм есть отрицание зла, нежелание знать зло, желание устроиться со злом так, как будто бы зла нет. И потому, никогда вы не достигнете ни всемирного братства, ни вечного мира. Пацифизм ваш окончательно истребляет рыцарские начала, рыцарски-воинствующую борьбу со злом». «Война говорит о самобытной исторической действительности, она дает мужественное чувство истории. Пацифизм есть отрицание самостоятельности исторической действительности и исторических задач. Пацифизм подчиняет историю отвлеченному морализму или отвлеченному социологизму. Он срывает историю до её духовно-реального конца».

Отрицание войны есть также и отрицание государственной символики, в которой прежние победоносные войны или катастрофические поражения осеняют текущую политику мистическим благословением. То есть, призыв к забвению войн является антигосударственным по своему смыслу.

Для сохранения государственности жизненно важным является нравственное оправдание справедливой (то есть, соответствующей духу нации) войны, которое не может не решать проблемы жизни и смерти. И об этом также пишет Бердяев: «…физическое убийство во время войны не направлено на отрицание и истребление человеческого лица. Война не предполагает ненависти к человеческому лицу. На войне не происходит духовного акта убийства человека. Воины — не убийцы. И на лицах воинов не лежит печати убийц. На наших мирных лицах можно чаще увидеть эту печать. Война может сопровождаться убийствами как актами духовной ненависти, направленной на человеческое лицо, и фактически сопровождается такими убийствами, но это не присуще войне и её онтологической природе. Зло нужно искать не в войне, а до войны, в самых мирных по внешнему обличию временах. В эти мирные времена совершаются духовные убийства, накопляются злоба и ненависть. В войне же жертвенно искупается содеянное зло. В войне берет на себя человек последствия своего пути, несет ответственность, принимает всё, вплоть до смерти».

В войне раскрывается предел ответственности личности, которая в обычной мирной ситуации может вообще стремиться к минимизации своих контактов с государством или к забвению нации в себе самой. Но в условиях войны раскрывается самые глубинные свойства личности, приготовившейся к смерти, а потому отыскивающей в глубине души государство и нацию, и самый потаенный выбор между добром и злом.

Снова обратимся к словам Бердяева: «И в духовной природе войны есть своё добро. Не случайно великие добродетели человеческого характера выковывались в войнах. С войнами связана выработка мужества, храбрости, самопожертвования, героизма, рыцарства. Рыцарства и рыцарского закала характера не было бы в мире, если бы не было войн. С войнами связано героическое в истории».