Образ жизни (сборник)

Время в стихотворениях Бараша – это не распад, а постоянное возобновление, вопреки всему. Одно из самых трогательных стихотворений в этой книге – это рассказ о том, как ставшие взрослыми дочь и сын будут приходить на могилу героя. Как ни странно, одна из предпосылок такого мировосприятия для Бараша могла стать жизнь в Израиле, где каждый момент могут произойти теракт или начаться боевые столкновения: «…пока / из-под шкуры политики не вылез череп истории / и очередная война не подвела черту под прежней жизнью, / давай собирать камни и шишки, бегать наперегонки до ближайшей мусорной урны, / карабкаться по камням на верхнюю детскую площадку…»

Получившуюся в результате поэтику можно было бы назвать децентрированной. Герой здесь, несмотря на стремление философски обобщать каждое свое значительное переживание, не солидаризируется с единственно правильной культурой, как это происходит у Бродского. Это не имперская и не ориенталистская поэзия. Произведения Бараша – бесконечная серия встреч, дающих надежду: каждый может «мутировать в то, / что больше тебя», и память о Малаховке и московском детстве при этом сохранится – но изменится.

Илья Кукулин

Перспективы (стихотворения 2010–2016)

Автоэтнография

Замоскворечье

Ампир периода расцвета империи
на пепелище 1812 года. Доходные дома
рубежа прошлого и позапрошлого веков.
Конструктивизм для бедных позднесоветской империи.
Эклектизм для богатых на месте всего остального.
В одном из бывших доходных домов – мой
археологический слой, будто на срезе холма:
пятый и шестой этажи, достроенные
пленными немцами после войны.
Над ними еще два этажа
после нас.
На шестом этаже
угловой балкон, как кусок византийской мозаики
над обрывом в Средиземном море – часть пазла,
из которого складывается память.
Полвека назад
в комнатке за этим балконом мне снился
повторяющийся сон, что я падаю вниз.
И вот я внизу.
Рефлексирующий прохожий, полжизни живущий
в другой стране. И в то же время там же, пока
кто-то из нас – я или это место – не умрет.
«Пионерский садик» – сквер, где другие «я»
летят в дальние миры своего будущего в капсулах
детских колясок, лежа на спине, руки по швам, глядя
в небо сквозь ветви тех же деревьев.
Стены домов
вокруг сквера, облака, серый воздух —
это пространство столь же априорно, как
своды своего черепа, и листва на дорожке —
как сброшенная кожа
раннего детства.

Рим