Образ жизни

Дай мне слово, Кордова,
Что ты не забудешь меня,
Охранишь моё слово
От тления и огня.

Благодарен проулкам
И патио в древней пыли,
Мостовым твоим гулким,
Которыми предки прошли.

И морозит, и греет
Той жизни исчезнувшей свет.
Тех столетий евреи
Как будто бы смотрят вослед.

И мне кажется, снова
Подают запоздалую весть.
Обнимаю, Кордова,
Тебя — лишь за то, что ты есть.

Это древняя драма —
Гордиться, что сам ты еврей.
…Я, как сын Авраама,
Иду по Кордове своей.

Скандинавия

Дождь в Копенгагене

В Копенгагене — дождь.
В шесть утра закрывают кабак.
Ночь окончилась, но
Не унять загулявших никак.

Вдоль канала датчанка угрюмо метет
Мостовую.
А дождик с похмелья
За нею идёт.

В Копенгагене — утро.
Промокли на мачтах флажки.
Элегично в душе,
Ноги так непривычно легки.

Это утро. И — август…
Прохлада врывается в грудь.
Этот дождик, душа,
Сохрани, охрани, не забудь!

Прояснилось. И шхуны,
Еще не проснувшись, стоят.
А у окон — промытый, спокойный
И радостный взгляд.

Подгулявший, пропивший
Последнюю крону матрос,
Задаёт мне по-датски
Какой-то невнятный вопрос.

To ли время спросил,
То ли денежку он попросил?
Улыбнулся и дальше поплёлся,
Как видно, без сил.

Я шатаюсь без цели
Вдоль мачт. И тихонько пою
Про заморскую гавань
Недатскую песню свою.

И никто тут не спросит,
О чём эта песня моя,
Да и как занесло меня, грешного,
В эти края.

Стрельнул парус,
И рядышком где-то плеснуло весло…
Слава Богу — на склоне житейском
И мне повезло!

И вернуться на этот причал
Я, пожалуй, — не прочь.
Склянки пробили семь.
В Копенгагене кончился дождь.

«Вечерний звон» в Данни

По пешеходной уличной реке,
Вдоль лавок Копенгагенских гуляем.
В разноязыком гуле различаем
«Вечерний звон» на русском языке.

Печален звук. Кому они поют —
Кокошник, сарафан и балалайка? —
И только голубей панельных стайка
Их слушает, пока зерно клюют.

Певица, подувядшая давно,
Три музыканта в расписных рубахах
Стоят на тротуаре, как на плахе,
О чём поют — прохожим всё равно.

Что я могу на этом берегу,
Турист, делами не обременённый? —
Ну разве что в коробку бросить крону.
Вот, собственно, и всё, что я могу.

Бреду в свою гостиницу пешком,
И думаю с какой-то горькой страстью:
«Как счастлив я, и вместе — как несчастен
С родным своим российским языком!»

«Вечерний звон»… А, может, это крик,
Звенящий крик, протяжный и усталый?
Каким огромным взрывом разметало
Тебя по свету, мой родной язык!

Хоть и неплохо это, в самом деле,
Но горько, что стоишь ты на панели.

Размышления у водопада