Образ жизни

Голубое рассветно-холодное пламя
Так сияет, что нет ни мелодий, ни слов.
Изумрудно-отчётливо смотрится пальма
Здесь — на фоне высоких и белых домов.

Постою, помолчу, но недолго, немного,
На рассвет полюбуюсь из-под руки.
Просыпается старая синагога,
Муэдзину крикливому вопреки.

Я стою, ошарашенный и потрясённый,
Посреди апельсиновой ворожбы,
Где на древнем иврите картавят вороны
И на идиш чирикают воробьи.

Чайки смело взлетают с высокого мола
И сливаются с облаком вдалеке.
А волна Средиземного тёплого моря
Не стесняется петь на родном языке.

* * *

Нет, душа не виновата
В том, что на сердце слеза.
В эту ночь перед Шабатом
Отпустило тормоза.

Напустил я в комнату озона —
Хватит мне теперь на целый день.
Сердца моего штрафная зона
На душу отбрасывает тень.

И пусть катится слеза —
Отпустило тормоза.

Нет, душа не виновата
В эту ночь перед Шабатом,
Что не спит она, не спит,
А телегою скрипит.

Отпустило тормоза —
И пусть катится слеза…

В Иудейской пустыне

Как долго и трудно
Я шёл к Иудейской пустыне.
Мой след затерялся,
И здесь к рассвету простынет.

Карельские сосны, озёра,
Украинский тополь…
Я вдоволь и всласть
Насмотрелся, испил и протопал.

Дышал вашим воздухом,
Жил вашей болью и верой —
И вот я на склоне стою,
Перед рыжей пещерой.

А в Мёртвое море, как соль,
Оседает и эта минута.
Я не виноват,
Что родился в долине Галута.

За всё заплатил я сполна,
И не требую сдачи.
Я в центре пустыни стою,
Не молюсь и не плачу.

О чём попросить,
Если я не умею молиться?
Оазис внизу —
Там, в тени, подадут мне напиться.

Чего ещё надо,
Чтоб выйти опять на дорогу!
У Бога не просят,
А благодарят только Бога.

За серо-зелёное море
Под куполом синим,
За то, что стою
Посреди Иудейской пустыни.

За то, что Исход —
Хоть и поздно — всё же случился;
Что жив до сих пор,
Не разбился, не спился.

Особо за то,
Что, ни слова молитвы не зная,
Уже я, по сути, допущен
В приёмную Рая.

Мне так на душе
Не бывало спокойно доныне,
Как в этих невзрачных горах
Иудейской пустыни.

Слияние

Уже и смех, и слёзы
Остались позади —
Сибирские морозы,
Балтийские дожди.

И местные евреи
Нам говорят: «Смотри,
Как медленно светлеет
Израиль изнутри.»

Движенье и слиянье —
Великий «никайон»[3].
Уже его сиянье
Видать со всех сторон.

Мы «пашем» с интересом
С утра и до утра.
Совсем другая пьеса
Здесь шла ещё вчера.

Мы стали выше ростом —
Совсем иной полёт.
А завтра на подмостках
Другой спектакль пойдёт.

Ашкелону