Образок

Наступает время облетающих листьев,
Наступает время снега,
Наступает время улетающих птиц,
Наступает время зимы.

Школа

Прошло еще несколько лет, и Арсюша собрался в школу. Он к тому времени очень хорошо знал географию, как мало кто из взрослых знает. Помнил все столицы всех стран мира. Даже самых маленьких и далеких. Знал, у кого какой флаг.

И вот, идем мы 1 сентября в школу, Арсюша молчит, потом уже в дверях тихо спрашивает: «Мам, а если меня спросят, какие реки в Бразилии, я должен буду называть пересыхающие реки?»

2 сентября его заинтересовал более практический вопрос: «Мам, а если в туалет захочется – портфель с собой брать?»

3 сентября по дороге из школы Арсюша мне строго попенял: «Сегодня пришлось за тебя краснеть – забыла вчера ручку в портфель положить».

4 сентября после похода в школьный буфет поступила волнующая информация: «Дали сегодня какой-то странный компот – в нем губы не тонут, а плавают на поверхности…» Речь шла о киселе.

5 сентября учительница предупредила, что все, кто будут вступать в «октябрята», почему-то должны принести пироги в школу. Я удивилась, говорю: «Но не все же мамы умеют печь пироги». «Ну и что? – парировал Арсюша. – Они извиняться и испекут булочки!»

Весенний снег

Стояли холода, но снег был уже по-весеннему серым и лежал шматками. Наташу отправили в роддом заранее: беременность протекала с осложнениями, которых Наташа почти не ощущала, но которые, конечно же, чувствовала девочка.

Что там девочка, выяснилось на седьмом месяце. УЗИ еще были редкостью, да Наташа и не стремилась все знать наперед. Как будет, так будет. А тут прихватило поясницу – нерв защемило – да так, что из глаз от боли не текли – брызгали слезы. Ни лежать, ни ходить, ни сидеть, ни стоять. Наташа вращалась на своем диване, как маятник, переваливая живот с одного бока на другой.

Фельдшерица из гинекологической неотложки жизнь облегчила – вколола обезболивающее и торжественно возвестила: «Там девочка. Ножка присогнута».

Если девочка, имя было определено еще до беременности: Анна. В честь свекрови, с которой Наташа дружила. И жила она всегда со свекром и свекровью, а муж отдельно – в маленькой соседней квартире. Туда Наташа ходила болеть и работать. Там, в пустой и просторной мужниной квартире, пролежала половину беременности – была угроза выкидыша. Свекровь приносила супа, а мужа месяцами не было: он уезжал подработать за границу. За немытым окошком кончалась «перестройка».

Время родов приближалось. И хотя, несмотря на осложнения, Наташа себя хорошо чувствовала, врач считал, что придется делать стимуляцию. И вот Наташа, ощущая себя вроде как больной и от этого вполне безответственной, из дома переместилась на больничную койку у окошка, где дочитывала «Сагу о Форсайтах». Было приятно читать что-то бесконечное, не напрягаясь и особо не вникая в детали.

Роддом был новый, хороший и полупустой. Рожать народ постепенно переставал. Наташе было почти сорок и, чтобы меньше выделяться среди молоденьких соседок, она плела себе косички.

Рядом с ней лежала Лена, женщина лет двадцати пяти, беременная от женатого любовника. Крупная некрасивая блондинка, она иногда тихонько плакала под одеялом. Однажды любовник пришел ее навестить, они долго переговаривались через открытую форточку. Лена была беременна мальчиком и очень на это ставила: в основной семье у любовника была девочка.

Напротив Наташи лежала семнадцатилетняя красавица-даргинка из аула под Махачкалой Саида. Маленькая, смуглая, стройная, с копной африканских кудрей и большими зелеными глазами. Неожиданно низким и грубым голосом она сообщила, что муж – он в Москве огурцами торгует – ее украл, а только потом поженились, и вообще у них все по закону, по правилам. Ахмет приходил часто. У Саиды были первые месяцы беременности, и, услышав его сигнальный посвист, она легко впрыгивала на огромный подоконник к заветной форточке.

Наташа была «блатная», врачу причиталось за хорошо принятые роды, и, когда ее кто-то навещал, медсестра вызывала ее как будто на процедуру, а потом вела к приемному отделению. Навещали нечасто. Роддом был далеко, в лесной зоне. Рядом, правда, жили родители, но отношения с ними до их старости были у Наташи неспокойными, и на Наташину просьбу к ней заехать мать сухо ответила: «Хорошо, я передам папе».

Четвертая койка в палате пустовала. Дни проходили тихо и тягуче, однако мирное их течение нарушило бегство Саиды. В одно прекрасное утро пришла медсестра с пачкой анализов и выкликнула: «Акилова, срочно в ординаторскую!»

Кровать даргинки была пустой, в туалете ее тоже обнаружить не удалось. «Вот дура, – резюмировала уже в дверях медсестра, – у нее ж гонорею обнаружили…»

Наташа обмерла: ведь одним душем, одним туалетом пользовались! Чуть не из одной тарелки все ели! В голове проносились ужасы, к которым ведет гонорея у новорожденных: нагноения слизистой, полная слепота – что там еще?