Образование древнерусского государства

С термином «вервь» произошло то же, что и с целым рядом других терминов древнерусского языка, обозначающих различные формы общественной жизни или различные социальные категории, как, например, «челядь», «чадь», «молодшая дружина» («юные», «детские», «отроки»), «изгой» и т. д. Термин появляется на заре письменной истории в обозначении определенной общественной группы или определенного общественного явления. Но эти последние в ходе исторического развития, эволюционируя, претерпели большие изменения. Их сущность меняется. Между тем термин продолжает жить, обозначая уже различные, часто мало сходные явления общественной жизни, связанные лишь общим источником, общим происхождением или некоторыми чисто формальными чертами сходства, и лишь тщательный анализ слова дает возможность установить первоначальный его смысл. В силу такой эволюции один термин покрывает различные понятия, одно слово существует для обозначения разных социальных групп населения, так как в древности они были близки друг другу и имеют общий корень (например, «челядь» обозначает в XI–XII вв. закабаленных людей, слуг, рабов, зависимых людей вообще, с другой стороны — домочадцев, членов семьи и т. п., так как в глубокой древности этот термин действительно покрывал всю массу младших, низших членов патриархальной семейной общины) или же, наоборот, различные термины покрывают однородную массу населения, одну и ту же социальную категорию, хотя отдельные ее члены и различаются между собой путями, которые их привели в состав данной общественной группы (например, термины «рядович», «закуп», «вдач» и т. п. означают одно и то же — закабаленных людей).

То же самое явление имеет место и по отношению к термину «вервь». Нет основания опровергать наличие семейных общин в Древней Руси, равным образом как и того, что сам термин «вервь» ведет ко кровно-родственным связям членов общин. Огромное количество русских поселений с патронимическими окончаниями на «ичи», «вичи», «вци», «вцы» говорит о длительном бытовании патриархальных семейных общин. Исчезновение термина «вервь» из памятников XIII в. и сохранение его на отсталом Русском Севере, как это показали исследования А.Я. Ефименко, свидетельствуют о том, что вместе с разрушением старых семейно-общинных форм вначале в основных, ведущих районах Руси, а позднее — почти повсеместно постепенно забывается и термин «вервь», перестающий встречаться в памятниках.

По-видимому, некоторое время термин «вервь» продолжает еще существовать, но уже обозначая сельскую общину пространной «Русской Правды», тогда как старая семейная община, расколовшаяся на более мелкие патриархальные семейные общины, получает название «дворищ» и «печищ». Так как новые поземельные отношения в общине, основанные на территориальных связях, ликвидируют старые, базирующиеся на кровном родстве, то и сам термин «вервь», уходящий ко временам родственных отношений членов общины, отмирает, уступая свое место «копам» Украины и Белоруссии, «погостам» и «мирам» Северо-Восточной и Северо-Западной Руси[254].

Такова Древняя Русь времен разложения первобытно-общинных отношений.

В IX–X вв. в результате развития производительных сил патриархально-родовой строй с первобытно-общинным способом производства уступает свое место зарождающемуся феодализму.

Изменение в способе производства началось с изменения и развития производительных сил и прежде всего — с изменения и развития орудий производства.

Решающую роль в процессе разложения первобытно-общинного строя сыграли изменение в характере земледелия и превращение его из одного из видов добывания средств к жизни, хотя и очень важного, в господствующую отрасль хозяйства. В лесной полосе Восточной Европы вместо древнего подсечного земледелия повсюду распространяется пашенное земледелие, принесшее с собой парцеллирование производства и резкое обособление малой семьи. Причины длительного переживания среди северных славянских племен подсечного хозяйства заключаются в том, что здесь, на севере, в лесах, длительное время земледелие не играло решающей роли. В Верхнем Поволжье, как и, по-видимому, в верховьях сопредельных больших рек, до VIII–IX вв. население вело сложное, многообразное хозяйство и занималось скотоводством, охотой, рыбной ловлей, лесными промыслами (бортничеством), собирательством (грибы, ягоды, коренья) и земледелием, причем доля последнего в экономике древних обитателей лесов составляла не более, а скорее менее половины[255]. На верховьях Днепра, например в городищах начала нашей эры, костей лошадей не обнаружено, а ведь лошадь являлась главной рабочей силой земледельца.

Естественное стремление освободиться от случайностей охоты и рыбной ловли, которые в некоторых местах (например, в Борщевском городище) продолжают играть еще большую роль даже в IX–X вв., приводит к расширению скотоводства и земледелия.

Земледелие не было в такой степени связано со случайностями, как промыслы, потому что оно обеспечивало из года в год, и только в случае неурожая кормить должны были лес, река, скот.