Образования бессознательного (1957-58)

Как видим, здесь в неприкрытом виде, в виде обособленного, едва ли не в воздухе висящего частичного объекта, является перед нами фаллическое означающее. И хотя мы не знаем, в какой момент анализа больной — ибо, конечно же, она проходила анализ — сновидение это было получено, самое главное, разумеется, что "это не ее вина". Это уровень другого — таковы факты. Именно на глазах у других все это происходит, именно благодаря гувернантке школьные подруги прекращают над ней смеяться. Здесь явно возникает символ Другого, и это лишний раз — к чему я, собственно, и клоню — подкрепляет и подтверждает то, что явствовало из сновидения жены мясника, то есть что в изучении истерии, которая представляет собой, в конечном счете, один из способов организации субъекта по отношению к его сексуальному желанию, упор следует делать не просто на измерении желания в противоположность измерению требования, а именно на желании Другого, на позиции, месте желания в Другом.

Вы помните, как живет Дора до самого того момента, когда ее истерическая позиция оказалась декомпенсирована. У нее прекрасное самочувствие, если не считать нескольких маленьких симптомов — тех самых, что делают ее истеричкой и прочитываются в расщеплении, Spaltung, приводящем к удвоению горизонтальной линии на моей схеме. К сверхдетерминации симптома, связанной с существованием этих двух означающих линий, мы впоследствии еще вернемся. Ранее мы показали, что Дора сохраняется в качестве субъекта не просто постольку, поскольку она, как всякая нормальная истеричка, требует любви, но и постольку, поскольку она поддерживает желание Другого как таковое — ибо поддерживает его, служит ему опорой никто иной, как она. Все идет хорошо, все происходит самым удачным образом, и притом так, что никто, вроде бы, тут ни при чем. Выражение "она поддерживает желание Другого" действительно соответствует стилю ее позиции и ее поступков по отношению к отцу и г-же К лучше всего. Как я уже указывал, вся конструкция оказывается возможна постольку, поскольку Дораидентифицирует себя с г-жой К. Пред лицом желания она сохраняет в этом месте определенную связь с другим, в данном случае воображаемым, — связь, обозначенную у нас символом (SO«).

Образуется, таким образом, квадрат, вершинами которого являются Я (т), образ другого (г(я)), связь субъекта, образовавшегося на этот момент, с воображаемым другим (80а), и желание (rf). Это и есть четыре опоры, в которых нуждается для устойчивости человеческий субъект, сформировавшийся как таковой, то есть субъект, который в функционировании механизма, управляющего марионеткой другого, в котором он себя видит, то есть способен, до известной степени, себя узнать, отдает себе не больше отчета, чем в функционировании собственных внутренних органов.

Истерический субъект находится здесь, перед лицом желания Другого, причем дальше, какя уже показал в прошлый раз, дела уже не идут, так как в конечном счете можно сказать, что линия возврата от (80я) к/(я) у такого субъекта в значительной мере стерта. Поэтому, кстати, и возникают у него трудности с воображаемым, представленным на схеме как образ другого; потому и случается ему наблюдать в своем воображаемом те эффекты дезинтеграции и распада, которые и оказываются в симптомах к его услугам.

Так происходит дело у истерика. Попробуем теперь сформулировать то, что имеет место в структуре навязчивости.

Невроз навязчивости в каком-то отношении сложнее невроза истерического, но не намного сложнее. Если суть дела нащупать удается, то артикулировать его можно, но зато если эту суть упустить, что с автором, о котором мы только что говорили, Буве, как раз и произошло, то нет ничего проще, как захлебнуться, беспомощно барахтаясь между садистским, анальным, частичным объектом, инкорпорацией и дистанцией от объекта. Непонятно становится, каким святым ставить свечки. Как показывает автор в наблюдениях — которые трудно даже объединить под одной клинической рубрикой — над субъектами, названными им Пьером и Полем, не говоря уже о двух других, Монике и Жанне, клиническая картина такого невроза оказывается удивительно пестрой. Клинический материал статьи о Я ограничивается Пьером и Полем. С точки зрения фактуры объекта, это явно субъекты совершенно разные. Их трудно даже занести в одну рубрику — что не является с нашей стороны возражением, так как мы сами в данный момент другие незаполненные рубрики выделить не в состоянии.

Удивительно само то, что, занимаясь неврозом навязчивости столь давно, мы так и не способны перечислить виды его, хотя, казалось бы, ввиду многообразия его проявлений, с клинической точки зрения подобная классификация напрашивается. Вспоминаются верные слова Платона о хорошем поваре, умеющем разделывать тушу, следуя естественным ее сочленениям. При нынешнем состоянии дел никто, в особенности среди тех, кто специально неврозом навязчивости занимается, не способен верно это заболевание определить. Перед нами явный признак какого-то изъяна в теории.

Вернемся к позициям, на которые мы пришли.