Есть в подвиге больного неврозом навязчивости нечто такое, что так или иначе остается фиктивным. Дело в том, что смерть, то есть подлинная опасность, ожидает его не от противника, которому он делает вид, будто бросает вызов, а с совершенно другой стороны. Она ждет его со стороны того невидимого свидетеля, того Другого, что выступает в качестве зрителя и, подсчитывая удары, скажет однажды, как прозвучало это как-то раз в бреде у Шребера:
Важно на самом деле другое — важно то, что происходит это перед лицом Другого. Это Его нужно любой ценой сохранить, ибо Он не что иное, как место, где подвиг субъекта регистрируется, где записывается его история. Место это должно поддерживаться любой ценой. Недаром так привержен невротик всему, что относится к речи, вычислению, подытоживанию, записи, а также фальсификации. То, что невротик, не подавая виду, более того, делая вид, будто ему нужно совсем другое, во что бы то ни стало пытается сохранить в неприкосновенности, — это Другой, тот Другой, в котором вещи артикулируются в терминах означающего.
Так выглядит наш вопрос в первом приближении. По ту сторону требования, по ту сторону всего того, что субъект желает, важно разглядеть то, к чему устремлено поведение страдающего неврозом навязчивости, взятое в целом. Стремится же оно прежде всего к тому, чтобы Другой оставался в целости и сохранности. Это и есть главная, первоочередная цель, и лишь в ее рамках может желание его претендовать на столь трудно достающуюся ему узаконенность. В чем может и будет она, эта узаконенность, заключаться? Это как раз то самое, что нам в дальнейшем предстоит сформулировать. Но прежде нужно добиться, чтобы четыре точки опоры, на которых его поведение зиждется, были зафиксированы таким образом, чтобы из-за деревьев мы не потеряли из виду леса.
Удовлетворение, которое мы получаем, когда ту или иную деталь механизма его поведения с присущим ему стилем нам удается подметить, не должно само по себе прельщать нас и останавливать. Конечно, внимательное изучение какой-то детали организма всегда приносит удовлетворение, которое полностью незаконным назвать нельзя, поскольку, по крайней мере в области природных явлений, деталь всегда отражает на самом деле какой-то аспект целого. Но когда речь идет о настолько далеком по своей организации от природы предмете, как отношения субъекта с означающим, мы не можем с достоверностью реконструировать организацию невроза навязчивых состояний исходя исключительно из определенного механизма защиты — если все это вообще в каталог механизмов защиты вписывается.
Я попытаюсь сделать другое. Я попытаюсь найти с вами четыре важнейшие точки, служащие для любой защиты субъекта полюсами и ориентирами. На сегодня у нас с вами их уже две. Мы начали с разговора о роли фантазма. Затем, рассуждая о подвиге, мы убедились, что нам не обойтись и без присутствия Другого как такового. Перейдем теперь к следующему пункту, о котором хотя бы в общих чертах мне хочется сегодня сказать.
Когда я говорил вам о подвиге, вам наверняка приходило на память поведение ваших собственных страдающих неврозом навязчивости пациентов. Есть вид подвига, относить который к этой категории было бы, наверное, незаслуженно. Я имею в виду то, что известно в анализе
На этот счет я пролистал кое-какую литературу — надеюсь, последовав моему примеру, ее полистаете и вы, хотя бы для того, чтобы в моей правоте убедиться. Картина открывается интереснейшая — просто не оторваться. Лучшая статья на сей счет написана Фил-лисом Гринэйкером — она была опубликована в 1950 году в "PsychoanalyticQuarterly" под заглавием