Образы Италии

Бернини, Борромини и их многочисленные ученики, среди которых можно назвать Лунги-младшего, Райнальди, Росси, довершили дело строителей, принадлежавших к первой эпохе барокко. Уже в начале XVII века Рим был наполнен монументальными дворцами и церквами, олицетворявшими важность и тяжелое величие папского двора. Но ему не хватало блеска, пышности, парадности. Это явилось, когда Бернини и Борромини ввели новые, более цветистые формы барокко и сообщили им большее движение. Они первые дали полную свободу стремлению к грандиозности, которым была проникнута архитектура сеиченто. Никто не понял в такой степени, как Бернини, что барокко было искусством ансамбля, общего впечатления. Про него, про его школу и про покровительствовавших ему пап можно сказать, что они строили не отдельные дворцы и церкви, но строили Рим. Настоящей целью Бернини были площади, перспективы улиц, живописные фонтаны. Он создавал виды города, картины Рима. Это искусство требовало обширных пространств и открытого неба. Лучше всего его можно узнать перед колоннадой Св. Петра, перед Мостом Св. Ангела, перед фонтаном Треви и Испанской лестницей. И фонтан Треви, и эта лестница исполнены уже после смерти Бернини, но они верно сохранили направление, данное им архитектуре барокко. Прообразом Испанской лестницы была прекрасная лестница у Санти-Систо е Доменико, построенная еще до Бернини Винченцо делла Грека. В Риме есть один любопытный пример того, насколько было проникнуто тогдашнее строительство идеей живописного ансамбля. Это площадь перед церковью Сант-Игнацио. Все окружающие ее дома обращены к церковному фасаду барокко отлично выдержанными в том же стиле изогнутыми фасадами, с характерными окнами и балконными решетками. Благодаря этой площади и благодаря знаменитому в свое время плафону живописца-иезуита падре Поццо, церковь Сант-Игнацио до сих пор осталась одним из таких мест в Риме, где XVII век кажется сегодняшним днем.

Плафон Сант-Игнацио заставляет сказать об участии живописи в барокко. Оно не так велико, как это могло бы казаться на первый взгляд. Живописность барокко вся построена на игре света и тени, это живописность, так сказать, одноцветная. Искусство современников Бернини — наименее комнатное из всех искусств. Роль живописи, естественно, не могла быть большой в его деятельности, всегда вынесенной под открытое небо. И все хитроумие плафонных мастеров барокко — это, в сущности, попытки открыть небо даже над головами молящихся в храме. Большинство этих церковных плафонов плохо написано и помещено на такой высоте, что сила их цвета теряется для глаз. Гораздо более действительную декоративную черту церквей барокко составляет лепка. Согласование живописи с архитектурой дало, может быть, лучшие результаты в дворцах. Залы палаццо Фарнезе, расписанные Караччи, недоступны для осмотра. Но замечательный пример росписи конца XVI века можно видеть в большой галерее палаццо Колонна. Довольно посредственные плафоны с эпизодами битвы при Лепанто окружены здесь великолепной декоративной живописью, изображающей группы пленных турок, трофеи победы, знамена. Богатые одежды пленников сверкают золотом и восточной пестротой. Над ними развеваются снежно-белые шелковые знамена с синими и зелеными полосами. Чистота всех оттенков напоминает драгоценный фарфор. Расположение групп говорит о гениальном декоративном чутье придумавшего их художника.

XVII век выразился не столько в картинах, сколько в картинности своего строительства. Он и пейзаж любил не столько написанный, сколько построенный. Не краски и кисти, но сама природа была послушным орудием для живописного воображения барокко. Вода и зелень были для него таким же материалом творчества, как мрамор, травертин и гипс. Самым прекрасным из созданий XVII века была римская вилла, в которой выстроенное из камня здание является лишь частью архитектурного целого, объемлющего и зелень садов, и воды фонтанов, и, может быть, даже открывающийся вдали вид на Кампанью. Первыми опытами римской виллы, принадлежавшими еще классическому Возрождению, были вилла Мадама, сады Фарнезе на Палатине, вилла папы Юлия III и вилла д’Эсте в Тиволи. Немногое осталось теперь из прежнего расположения садов виллы Мадама и садов Фарнезе, и даже от «vigna»[120] папы Юлия сохранилась лишь меньшая часть. Прекрасный мраморный фонтан с кариатидами, окруженный лоджеттами и нишами, был, впрочем, и тогда ее художественным центром. Точность и красота всех деталей свидетельствует о близком участии Виньолы не только в проекте, но и в исполнении этой виллы. Простота украшений, легко намеченная вариация уровней обращаются здесь к воображению, воспитанному еще в суровых архитектурных вкусах «золотого века». Напротив, вилла д’Эсте в Тиволи поражает грандиозным ансамблем, стремительным падением уровней, обилием декоративных статуй и сооружений, мощными фонтанами и большими массами вечной зелени. Она открывает путь настоящим виллам барокко.