Та же трудность возникает и с отдельными персонажами. На Павсания сильное впечатление произвела фигура мужа, «поза [которого] <…> указывает на глубокую печаль», и он полагал, что, даже не читая надписи над фигурой, можно с уверенностью сказать, кто этот человек (10.15,3). Однако это маловероятно. Без надписей несложно узнать героя, сражающегося с Минотавром, или героя в львиной шкуре. Но трагические мифы греков изобилуют печальными героями. Прочитав надпись, мы можем разделить восхищение превосходным изображением этого персонажа (Гелена), но сомнительно, чтобы кто-то узнал его без надписи.
Новшества, которые ввел Полигнот, иллюстрируя мифы, позволяют интерпретировать их глубже, но они же создали образы, едва ли узнаваемые без надписей или какой-либо дополнительной информации.
Полигнот расписывал целые стены, заполняя их поверхность множеством фигур, иногда до семидесяти и более. Сделать столь большие скопления персонажей визуально интересными без драматичного действия крайне затруднительно. Чтобы решить эту проблему, Полигнот в очередной раз переступил через древние каноны. Вместо того чтобы традиционно расположить фигуры на одной линии, он некоторые из них поместил выше, некоторые ниже, как если бы они стояли на склоне холма. Хотя сами фигуры были довольно статичны и почти не взаимодействовали между собой, вид стены услаждал глаз очень удачным декором, заполнявшим ее сверху донизу.
Такая новая композиция привела – возможно, нечаянно – к тому, что одни фигуры оказались дальше других, а некоторые выше. Должно быть, это выглядело так, словно в сплошной стене пробили дыру, и в ней внезапно открылась гористая даль.
Мы не знаем, был ли Полигнот доволен иллюзией глубины, созданной такой аранжировкой, или же огорчился, увидев, что узор, который он так тщательно выписывал на поверхности своего творения, нарушен возникшим намеком на пространство. (Возможно, он использовал надписи не только для того, чтобы идентифицировать персонажи, но и для того, чтобы акцентировать внимание на поверхности, на которой они нарисованы.) Непреодолимо влекущая перспектива могла возникнуть и помимо намерения автора, но, увидев ее, художники уже не могли устоять перед соблазном использовать этот эффект. С тех пор их всё больше интересовала убедительная передача иллюзии глубины и всё меньше удовлетворяла сугубо декоративная задача.
Новшества Полигнота были настолько впечатляющими, что подражать ему пытались даже вазописцы, работавшие с краснофигурной техникой. Так, в сцене суда Париса на вазе конца V века до н. э. (ил. 63
) фигуры расположены сверху донизу по всей поверхности, несмотря на то что эффект перспективы, которого Полигнот достигал за счет светлого фона, здесь сводится на нет традиционным черным фоном, непременным в краснофигурной вазописи. Как следствие влияния Полигнота возникла и проблема с поиском и идентификацией ключевых фигур сюжета.Этруски, жившие в независимых городах Италии между реками Арно и Тибр, создали самобытную автономную цивилизацию, которая процветала примерно с 700 года до н. э., пока не была поглощена римлянами в I веке до н. э. Они ценили греческое искусство и греческие мифы, и то, что их особенно привлекало, оригинально адаптировали. Лучшим примером употребления ими техники чернофигурной росписи, разработанной в Греции, может послужить энергичная иллюстрация суда Париса (ил. 61
). Они также создали искусные вазы в краснофигурной технике, в том числе и неожиданно нежный образ младенца Минотавра (ил. 104).В Афинах краснофигурную технику применяли до конца IV века до н. э., чернофигурная же роспись, отойдя на вторые роли, встречалась и позднее, но в целом вазопись больше не олицетворяла передовые идеи в живописи, хотя иногда их и отражала. Фигуры располагались как одной линии, так и на нескольких уровнях; рисунок стал более совершенным, схематичные прерывистые линии (ил. 52, 63, 179
) сменились непрерывными каллиграфическими линиями (ил. 128, 182).Примерно в середине V века до н. э. греческие мастера вазописи в Южной Италии и на Сицилии начали создавать свои краснофигурные росписи. Эти местные школы процветали в IV веке до н. э., иногда создавая несколько помпезные произведения, иногда довольно сентиментальные, а иногда и вполне оригинальные комические интерпретации (ил. 53 и 80
). В простых сценах фигуры обыкновенно располагались на одной линии (ил. 45), в сложных – на нескольких разных уровнях (ил. 3, 81). Особой популярностью, особенно в Апулии, пользовались мифологические сюжеты и инсценировки.