Читаем Образы России полностью

Возникновение мощных монастырей-крепостей под Суздалем имело те же стратегические цели, что и под Псковом. Сам Александр Невский заложил, по преданию, монастырь немного северней Ризположенского. Правда, от времен великого полководца в Александровском монастыре не сохранилось ничего — до нас дошли более поздние памятники: надвратная башня, строгая шатровая колокольня, церковь конца XVII века, очень интересная пластичностью линий, красотой южного фасада и умелым применением характерных суздальских приемов архитектурной обработки окон, барабанов, карниза. Ко всем этим деталям надо внимательно присматриваться. Все три здания недавно реставрированы.

Издали возникает над кручами Каменки твердыня Спас-Евфимьевского монастыря. Его кирпичные стены с двенадцатью башнями протянулись больше чем на километр. В XVII веке они сменили более ранние тыновые укрепления.

Этот ансамбль победил по величию и мощи все сооружения Суздаля, в том числе и кремлевские. Он и сам похож на кремль, неприступный и величавый. Под его стенами не раз звенели мечи. Невдалеке от него в 1445 году нанесла поражение сильному татарскому отряду небольшая московская рать Василия Темного. Затем, окруженная подоспевшими главными силами врага, русская рать полегла на поле вся, до последнего человека. Сдавшихся, уцелевших — не было. Около каждого убитого ратника лежала груда тел пришельцев.

…Вот мы уже под главной башней Спас-Евфимьевской твердыни. Хотя в неплохом путеводителе издательства ВЦСПС «По древнерусским городам» мы и прочли, что стены и башни «придают монастырю облик грозной крепости», согласиться с этим трудно. Я не раз любовался, издали и вблизи, величавой панорамой Спас-Евфимьевского монастыря, но не ощущаю в нем ничего «грозного», пугающего. Эпическая мощь его облика сродни богатырям на картине Васнецова — могучим, как Волга, великим своей спокойной, доброй силой.

Двадцатитрехметровая входная башня со «святыми вратами» — сооружение внушительное и вместе с тем нарядное. Даже бойницы сверху украшены узорными наличниками. Как видно, в те времена украшали не только оружие и доспехи, но и место, где предстояло действовать защитнику, тем более что в мирное время сама башня служила архитектурным украшением города. Сейчас перед этой башней не очень удачно поставлен бюст князю Пожарскому, погребенному в стенах Спас-Евфимьевского монастыря.

Можно много бы рассказать о замечательной стенной живописи в монастырском Спас-Преображенском соборе, где, например, на одной из фресок изображены основатели династии Романовых — Михаил Федорович и Алексей Михайлович. Очень хорош в архитектурном ансамбле монастыря строгий шатер Успенского трапезного храма — один из первых каменных шатров на Руси, построенный в 1525 году. Все это примечательно, да… времени у нас остается мало! Ведь автобус должен доставить нас во Владимир и в Боголюбово. Мы торопимся, но в один из уголков Спас-Евфимьевского монастыря все же заглянем.

Миновав ворота и второй, внутренний, пояс ограды с надвратной церковью XVII века, направимся в самый угол двора. Здесь видна еще одна, третья по счету, каменная стена с мрачным арочным проемом. Сквозь него попадаем в небольшой дворик, настоящий каменный мешок. Еще дверь, низкая и пугающая. Она ведет в глухие казематы. Холод и сырость пронизывают здесь до костей, несмотря на жаркий день. Что это? Монастырь в монастыре? Затвор для затворников?

Да, здесь некогда была своего рода тюрьма в тюрьме, учрежденный Екатериной II особый корпус для строгого заключения преступников против церкви. Под этими гнетущими сводами окончил свои дни декабрист Ф. Шаховской, здесь же и похороненный. Чувство жути берет за душу при взгляде на каземат для узников, заживо одетых камнем.

И, словно для душевного успокоения, после этого мрачного места мы оказываемся на суздальской улице перед старинным домиком XVII века. Весь вид его будто приглашает развеять невеселые впечатления: дескать, для того он и стоит здесь, против главной входной башни Спас-Евфимьевского монастыря.

Что особенно приятно: домик не выступает из ряда остальных уличных построек, не выделяется, и это-то и придает ему особенную жизненность. «Я не экспонат какой-нибудь, — говорит он прохожему, — я просто дом, как любой другой, только мне посчастливилось прожить дольше, чем живут мои соседи. Тех давно нет, а я вот три столетия гляжу моими тремя оконцами на монастырскую стену! И пусть меня сложили из кирпича, все равно я похож на старые деревянные постройки…»

К передней «избе» домика приставлена задняя «клеть», более высокая, с подклетом. Дом состоит из этих двух частей, точно прилепленных друг к другу. Над трехоконным фасадом — треугольный фронтон, как у любой русской избы, только полукруглым сделано слуховое чердачное оконце.

Словом, это те же приемы, что мы видели в Кидекше, в композиции церкви святого Стефана. Значит, русское церковное зодчество шло от народной бытовой архитектуры! Становится еще очевиднее, как важно изучать древнерусское зодчество, выяснять его народные истоки, связь с житейскими вкусами населения.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Очерки поэтики и риторики архитектуры
Очерки поэтики и риторики архитектуры

Как архитектору приходит на ум «форма» дома? Из необитаемых физико-математических пространств или из культурной памяти, в которой эта «форма» представлена как опыт жизненных наблюдений? Храм, дворец, отель, правительственное здание, офис, библиотека, музей, театр… Эйдос проектируемого дома – это инвариант того или иного архитектурного жанра, выработанный данной культурой; это традиция, утвердившаяся в данном культурном ареале. По каким признакам мы узнаем эти архитектурные жанры? Существует ли поэтика жилищ, поэтика учебных заведений, поэтика станций метрополитена? Возможна ли вообще поэтика архитектуры? Автор книги – Александр Степанов, кандидат искусствоведения, профессор Института им. И. Е. Репина, доцент факультета свободных искусств и наук СПбГУ.

Александр Викторович Степанов

Скульптура и архитектура