Читаем Образы России полностью

Здесь, в Боголюбове, владимирские экскурсоводы показывают приезжим остатки некогда великолепного дворца Андрея Боголюбского. Эти остатки находятся за каменной оградой бывшего монастыря, рядом с громоздким собором и внушительной колокольней XIX века. От древнейших построек дворцового ансамбля сохранились только белокаменная лестничная башня и двухъярусный переход из башни на хоры княжеского храма. От самого храма устояла северная стена — к ней уже в XVIII столетии пристроили новую церковь.

Боголюбовская лестничная башня и переход — свидетели убийства Андрея Боголюбского. Заговорщики изранили князя в его «ложнице» и добили уже на ступеньках «восходного столпа», то есть винтовой каменной лестницы. Стены лестничного перехода в прошлом столетии были покрыты росписями на тему «убиения мученика Андрея» и его похорон. Эти росписи художественного интереса не представляют, но помогают как-то живее вообразить трагедию, разыгравшуюся здесь в 1174 году.

…Высадивший нас в Боголюбове поезд сразу тронулся и вскоре замелькал между перекрестьями мостовых ферм. Там, впереди, под этим мостом течет еще невидимая от станции Нерль, а памятник — храм Покрова — главная цель странствия — стоит ниже по течению Нерли, почти у слияния ее с Клязьмой. По левую сторону путей остается монастырь с остатками боголюбовского замка — издали весь ансамбль очень внушителен и живописен. А к Покрову надо идти влажным просторным лугом, по неприметной, еще сыроватой от росы и недавнего половодья тропе.

Лозняк, кустарник, редкие деревья сначала заслоняют храм, если шагать к нему от станции напрямик. И лишь когда выйдешь из отлогой низинки к берегу клязьминской старицы, церковь Покрова на Нерли вдруг открывается вся, от подножия до золотого креста в небе.

Как белая свечечка, одна-одинешенька в зеленой зыби полей, оберегаемая только старыми вязами от недоброго взгляда, стоит эта красавица восемь столетий над тихими луговыми реками Клязьмой и Нерлью, и восемь столетий ходят сюда люди, гости ближние и дальние, чтобы на всю жизнь унести в сердце невыразимое обаяние этого места.

Здесь слезал с коня сам заказчик храма, хмурый и стремительный Андрей Боголюбский, даже не удостаивая взглядом того, кто подхватывал небрежно оброненный князем повод. Шли сюда и бедные просители, обременяя богородицу множеством житейских забот и жалоб. Идут люди и сейчас, но то уже и люди иные и заботы их не те, что прежде… В путь сюда пускаются уже не убогие просители, а хозяева земли, и не по бедности душевной, а наоборот, от душевного богатства, от полноты высоких и светлых чувств.

Еще около станции я заметил впереди, на тропе, двух молодых людей, девушку и юношу. Они не приехали с поездом, а шли, видимо, от Боголюбова. Я не делал попыток нагнать их, они были заняты друг другом.

Утреннее солнце легло розовым отблеском на белокаменные стены храма, и весь он, чудесно опрозрачненный этим живым озарением, отразился в зыбкой воде речной старицы. Пролетали над Нерлью чайки-рыболовы, и тогда рядом с недвижным отражением белого камня быстро проскальзывала на воде живая тень, уже иного оттенка белизны. Да еще облака, все еще похожие на корабельные паруса, неторопливо и важно шли над лугами и рекой. Хорошо было увидеть все это именно весной, когда речные воды у Покрова на Нерли холодны и чисты, зелень еще не запылилась и ветром приносит откуда-то острый дух тополиных листьев.

Я стал фотографировать храм, снова и снова дивясь его пропорциям и тому гениальному «чувству природы», что подсказало древним строителям поставить одинокий храм именно здесь, в пустынном зеленом лоне полей, на пороге Владимирской земли, на ее рубеже. И в ту минуту я опять увидел юношу и девушку. С дальнего берега старицы они, обнявшись, глядели на озаренный солнцем храм и на плавные круги чаек над водой.

Я спросил о чем-то. Девушка подняла синие глаза на спутника, а тот нахмурился. Поняв, что нечаянно помешал важной минуте в чужой жизни, я извинился, отошел и тут же сам забыл о незнакомцах.

Передо мною находилось чудо красоты. А я ведь пришел сюда, чтобы в одиночестве слушать и постигать его таинственную речь. В чем сила его воздействия на каждого, кто бывает здесь? В чем разгадка этой красоты?

Может быть, в чудесной стройности этих алтарных полукружий — абсид? Когда стоишь под ними и взгляд скользит вверх по бесконечно нежным, исполненным девичьего изящества линиям камня, они будто оживают, будто дышат… Или, может быть, это сочетание плавного арочного портала с резным пояском аркатуры? Или это тонкие окна, четко прорезающие каждое членение стены, завершенное полукружием-закомарой? Или легкая главка, грациозно взнесенная над каменными плечами? Или резные украшения?.. Они напоминают каменные рельефы на стенах Дмитриевского собора во Владимире, и опять: фигура царя Давида, заворожившего игрой на гуслях сказочных зверей и птиц…

Нет, дело, конечно, не в деталях! Невозможно выделить из архитектуры здания какие-то особо удавшиеся «куски», объяснить очарование целого успехом частностей. Поистине «все в ней — гармония, все — диво».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Очерки поэтики и риторики архитектуры
Очерки поэтики и риторики архитектуры

Как архитектору приходит на ум «форма» дома? Из необитаемых физико-математических пространств или из культурной памяти, в которой эта «форма» представлена как опыт жизненных наблюдений? Храм, дворец, отель, правительственное здание, офис, библиотека, музей, театр… Эйдос проектируемого дома – это инвариант того или иного архитектурного жанра, выработанный данной культурой; это традиция, утвердившаяся в данном культурном ареале. По каким признакам мы узнаем эти архитектурные жанры? Существует ли поэтика жилищ, поэтика учебных заведений, поэтика станций метрополитена? Возможна ли вообще поэтика архитектуры? Автор книги – Александр Степанов, кандидат искусствоведения, профессор Института им. И. Е. Репина, доцент факультета свободных искусств и наук СПбГУ.

Александр Викторович Степанов

Скульптура и архитектура