Обречен на победу

Когда трехлетние дети собираются вместе во дворе у песочницы или в квартире, они разговаривают каждый о своем, натыкаясь друг на друга, каждый из них существует в своем мире. Вера и Павел, казалось бы, вышли из этого возраста, однако каждый говорил свое, так как разговаривал сам с собой.

– Но в жизни я бегу еще быстрее, – сказал Астахов. – И я должен, должен, должен. Я уже давно не живу, встаю в шесть утра, и все мои поступки предопределены. Я не разговариваю с людьми так, как мне хотелось бы, играю роль, навязанную мне извне, чужой волей. Я давно уже не ем, я питаюсь. Машину не спрашивают, чего она хочет. В нее заливают масло и бензин определенного сорта и в строго отмеренном количестве.

– Павел Астахов! – Вера всхлипнула. – Будь гордым! – и ушла в гостиную.

– Чего? – Астахов словно очнулся, пошел следом за девушкой. – Я? Раб не может быть гордым. Гордым может быть только свободный человек. Ты мой друг. Но ты требуешь, чтобы я жил не как хочется мне, а как ты считаешь для меня правильным. И ты требуешь. Я и тебе должен. Верно?

Вера увидела в его глазах тоску и беззащитность.

– Мне ты ничего не должен.

– Лжешь.

– Ты должен Павлу Астахову.

– Что именно я должен Павлу Астахову, определяешь ты, Вера Темина. Какие вы все эгоисты. Все кончено. Раб восстал. Я уеду из Города. В Москве Павел Астахов перестанет быть чужой собственностью, затеряется среди тысяч таких же, как он. Даже маленькая звездочка торчит на небе, притягивает к себе взгляд, когда она на пасмурном небе одна. Над Москвой небо от звезд дырявое, таких Пашек над столицей не счесть. Вы, конечно, скажете, что я дезертир…

Астахова перебил телефонный звонок. Павел вернулся на кухню, где был аппарат.

«Неужели Нинка?» – подумала Вера и сняла трубку параллельного телефона. Девушка молча слушала, еле сдерживая себя, чтобы не вмешаться, затем осторожно, но быстро положила трубку, включила проигрыватель и повернулась к двери спиной.

Павел вернулся в гостиную, рассеянно взглянул, провел рукой по лицу, словно снимая прилипшую паутину, тихо сказал:

– Ты побудь тут… Я сейчас… Ты не уходи.

Вера ничего не ответила. Астахов неторопливо надел пиджак, медленно вышел из квартиры, мягко прикрыл за собой дверь и сказал:

– Я убью его. – Произнес без всякого выражения, как, выходя из дома, говорят: «Я пошел за хлебом».

В отличие от квартиры Астахова, квартира его первого тренера Анатолия Петровича Кепко напоминала музей. Стены были завешаны фотографиями, большими и маленькими, свежими, блестящими и тусклыми, пожелтевшими. Многие чемпионы легкой атлетики хорошо знали Анатолия Петровича, на большинстве фотографий были дарственные надписи. Старый тренер не страдал тщеславием, он работал с ребятами и старался воспитать в них любовь и уважение к бывшим чемпионам, считая, что в сегодняшнем мастере и рекордсмене всегда есть труд и пот его спортивных предков.

Краев и Кепко ужинали, точнее сказать, хозяин кормил гостя, на аппетит которого не могли повлиять ни спортивные или семейные неприятности, ни время суток. Краев был едок. А хозяин умел и любил готовить, сам только перехватывал куски у плиты, подпоясанный фартуком; подавая на стол, усаживался напротив и с удовольствием наблюдал за другом, природным метателем. Когда-то Краев, метая на стадионе тяжелый снаряд, устанавливал рекорды; сегодня за столом не имел себе равных. Ему совершенно не мешало, что хозяин сам не ест, только меняет ему тарелки, вовремя подвигает соусы – каждый из них знал свою роль и хорошей игрой доставлял другому удовольствие.

– Таких терунков моя в жизни не приготовит, – сказал Краев, отставляя блестящую чистотой тарелку. – Я у тебя отдыхаю душой.

Кепко колдовал над чайником, смешивал сорта, добавляя только ему известные травки. Краев сонно следил за ним, шумно посапывая мясистым носом, он уже приготовил огромную кружку.

– Полон дом баб, а чай приготовить некому. – Краев сладко чмокал, нетерпеливо елозил по столу кружкой.

Кепко накрыл двухлитровый чайник полотенцем, взглянул строго:

– Терпи. Чай к себе уважения требует, он суеты не понимает.

За последние двадцать лет в их диалогах изменилось максимум три фразы, но друзьям нравились роли, они исполняли их серьезно, вдохновенно.

Кепко так и не женился – наружностью он обладал незавидной, в молодости безнадежно влюблялся, а потом это дело бросил, объявив, что легкая атлетика для него – и жена, и семья, и другой не требуется. Очень трудная, неблагодарная работа – тренер в детской школе. Только искренняя любовь к детям способна спасти тренера от отчаяния. Сегодня человек мечтает бегать, завтра прыгать, играть на гитаре или разыскивать упавший метеорит. Юность постоянна в своем движении и стремлении и убеждена, что именно эта сиюминутная страсть и есть дело наиважнейшее.