Обречен на смерть

«Слава богу, она на его стороне», — подумал Майкл.

— Я… я не могу, — наконец сказал Кэш. — Я хочу. Клянусь. Но не могу. Если я расскажу вам правду о том, что случилось, то мне конец. Я это знаю.

— Почему, Саймон? — вступил Майкл. — Если вы расскажете нам правду, Даррен О’Дрисколл до конца своих дней просидит за решеткой. Он не сможет вас оттуда достать.

— Даррен не единственный О’Дрисколл, мистер Девлин.

Несложно было догадаться, кого имел в виду Кэш. Брата Даррена, Патрика. Человека, угрожавшего Майклу на улице.

Майклу Патрик страшным не казался. А вот Кэшу — совсем наоборот. Майкл даже пожалел о том, что не поддался инстинктам и не отправил Патрика в больницу, когда ему выпала такая возможность. Не ради себя, не ради Сары, а ради испуганного мальчишки, сидевшего напротив.

— Я хочу, чтобы вы не беспокоились насчет Патрика О’Дрисколла. — Кэш поднял голову. Казалось, его удивило, что Майкл знает это имя. — Он не стоит вашего времени, Саймон. И уж точно не стоит того, чтобы садиться из-за него в тюрьму пожизненно.

Кэш покачал головой. У него на глазах выступили слезы.

— Я не могу обо всем этом говорить, — сказал он. — Правда, не могу. Я просто хочу вернуться в камеру.

— Саймон, я…

— Я хочу вернуться в камеру, мистер Девлин. Пожалуйста.

Майкл посмотрел на Саймона изучающим взглядом, размышляя, не пора ли его додавить. И быстро сделал вывод, что не пора.

— Хорошо, Саймон. Идите. Увидимся утром.

— Спасибо, мистер Девлин.

Поднявшись, Кэш протянул правую руку. Он никогда раньше не начинал рукопожатие первым. Майкл ответил на жест и почувствовал, как маленькая ладонь Кэша утонула в его собственной.

— И, мистер Девлин, — произнес Кэш почти шепотом, — спасибо вам за сегодня.

Сорок один

Дерек Рид повернул голову вправо и посмотрел на бокал из-под красного вина, стоящий на маленьком столике возле его кресла. Бокал был пуст. Только капля бургундского и небольшой осадок на дне остались от трех бутылок, что прошли через него сегодня.

Рид вернулся домой примерно три часа назад.

Поминальная служба по Филиппу Лонгману, проходившая в церкви Темпла, заняла час. Все прошло солидно и торжественно — так, как и должно было быть по отношению к человеку, который того заслужил. Большинство скорбящих, отдав дань уважения, ушли по окончании службы. Оставшиеся сопроводили гроб от Темпла до кладбища Мортлейк на юго-западе Лондона — практически в Суррее, — где в конце концов Лонгмана и похоронили.

Последовавшие за тем поминки были последним долгом. Рид не хотел туда идти, он предпочел бы горевать по-своему, в одиночестве. Но он не мог оставить Рассела Лонгмана разбираться с поминками самостоятельно, ведь от братьев Рассела никакой помощи ждать не приходилось. Первый, Мэттью, был слабым человеком, убитым горем. Второй, Питер, и в лучшие времена был ершистым и задиристым засранцем, скорее проблемой, нежели помощью. Поэтому Рид, превозмогая собственную скорбь, последовал за Расселом Лонгманом к нему домой, где должны были пройти поминки.

Несколько часов приличных манер и пустых разговоров. Последнее, чего хотелось бы Риду, который едва сдерживал слезы.

К тому моменту, когда Рид, взволнованный и опустошенный, оказался у двери своего дома, уже было три часа. Прошла половина дня, прежде чем он получил возможность отдаться своему горю.

Рид всегда был человеком, обуреваемым страстями. В молодые годы им управляла страсть к женщинам, именно поэтому он трижды женился и при каждом разводе терял все свои сбережения. В конце концов он затвердил урок и сосредоточился на других своих пристрастиях: к еде и вину.

Первое привело к тому, что он набрал вес. Второе — к нехватке наличных денег.

Первые сорок минут Рид наслаждался изысканной едой. Стейком под сливочным соусом с лесными грибами, луком и трюфельной стружкой. С гарниром из жирной, трижды поджаренной картошки, приготовленной накануне вечером. Все это он запивал вином «Мэзон Жозеф Друэн Шамбертен» 2005 года. Дорогим бургундским по 100 фунтов за бутылку в сетевом супермаркете. Слишком дорогим, чтобы пить его в одиночку. Во всяком случае, в любой другой день.

Но ни еда, ни первая бутылка не заняли Рида надолго. С тем и с другим он расправился в гостиной, в кожаном кресле с откидывающейся спинкой. Компанию ему составил пятидесятидюймовый телевизор на стене, показывающий сплошным потоком записи комедий на видеомагнитофоне.

Хорошая еда. Великолепное вино. Отвлекающие шутки. То, что нужно.

В ход пошли еще две бутылки вина. Еще четыре записи с комедийными шоу. Происходящее на экране постепенно становилось лишь фоновым шумом, нарушающим тишину дома. С каждым новым бокалом Рид все больше погружался в мысли о Лонгмане. О своей утрате. Пока наконец им полностью не овладела скорбь по старинному другу.

Бокал был пуст. Бутылка тоже. Отличный повод вытащить себя из кресла и поставить на ноги. Он не обратил внимания на кряхтение, которым сопровождался этот процесс. Так было каждый раз, тому виной вес и возраст.