Имена, сохранившиеся в пачке бесполезных заявлений в моем кабинете, с оттиском печати нотариуса, заверяющего, что некто с таким-то водительским удостоверением сделал заявление, дата коего указана внизу страницы. Эти имена я слышала прежде только раз; они остались в папке с материалами расследования Оливера, датированные первым месяцем его неудачной попытки отмазать Ноа от наказания. Имена, которые помогли не больше, чем мое.
Браслет скользнул сквозь мои пальцы и свернулся на ночном столике, где и останется до тех пор, пока я не решу, что с ним делать. Я положила записку под него и легла. Я просыпалась каждое утро, а эти имена звонком звучали у меня в голове, и так было каждое утро целую неделю, пока я не позволила себе вернуться к работе. А когда сделала это, я вошла в мой кабинет с этой запиской в руке и нашла имена Сьюзен и Джорджа Райга в списке тех, кто дал письменные показания в пользу Ноа, засунутом под кладбище фотографий возле моего стола. Я знала, что они были там. Я сама положила их туда, как только Оливер ушел.
Я открыла папку и нашла старую вырезку из «Лос-Анджелес таймс» начала 90-х годов вместе с пачкой аффидевитов и деклараций людей из прошлого Ноа, которые писали в поддержку ее помилования. Люди просили о ее жизни – не о прощении, о возможности существования.