Обреченная

Шестнадцать раз, дорогая. Шестнадцать посещений. Некоторые одно за другим, некоторые с перерывами. Некоторые под прикрытием МАСК, а в последние недели ни разу от имени «Матерей против смертной казни» и, возможно, даже не как адвокат.

Затем я поехала в Гаррисбург, чтобы посмотреть, не написал ли «Олли» чего-нибудь от своего имени. Что-то кроме прошения о помиловании, которое он помогал мне составлять. Судебный секретарь передал мне все бумаги, составленные от лица Ноа Пи Синглтон или даже просто Ноа Синглтон за предшествующий год, и именно тогда я обнаружила это на толстой голубой карточной бумаге, напечатанное простым черным «курьером»: Оливер Руперт Стэнстед числился адвокатом в стенограмме очередного безрезультатного слушания по пересмотру ее дела без какой бы то ни было отсылки к МАСК, а также к «Адамс, Штайнберг и Коулсон» и без какой-либо ссылки на достопочтенную Марлин Диксон, дипломированного адвоката.

Я пробегала глазами документ, лихорадочно просматривая его от начала до конца, чтобы найти что-нибудь новое, что-то, чего я прежде не замечала, что-то такое, из-за чего я засадила ее по ошибке. Но в ходатайстве не было ничего нового, а стало быть, подлежащего рассмотрению суда. Аргументы Оливера не были даже основательными. Он поднимал вопросы, давно уже решенные в этом деле после прежних апелляций. В них недоставало конкретики. Недоставало ума. Существа дела. Это была просто пачка бумаг. Пачка глупых бумажек, в которых утверждалось, что ты не была беременна в момент твоей гибели, что подтверждалось врачом, который основывал все свои теории на анализе крови. И что умерла ты из-за порока сердца, а не от четкой и бесспорной огнестрельной раны в груди, которая и послужила единственной причиной смерти, и больше ничего. Коллегия присяжных из двенадцати беспристрастных заседателей сочла это истиной. Адвокат с пятью минутами опыта мог бы доказать Оливеру, что если б тот рассматривал дело Ноа вместе со мной, если б провел свое расследование, как должно, если б четко понимал закон, если б у него был опыт в таких делах, если б он записывал для меня все слова, которыми обменивался с Ноа (что и было его заданием по этому делу с самого первого дня), то, возможно, для него все обернулось бы иначе. Но что он написал в результате? «Пустышку». Напрасная трата времени, формулировок и ресурсов.