Обреченное королевство

За ним, в расколотой деревянной клети, лежала груда выброшенных бутылок из-под ликера. Стекло стоило достаточно дорого, и целые бутылки использовали повторно. Но эти, с отбитыми горлышками, выбросили за ненадобностью. Каладин положил на землю драгоценные вязанки тростника и выбрал три бутылки, почти целые. Вымыв их в ближайшей бочке, он засунул их в специально приготовленный мешок.

Подобрав связки, он кивнул остальным.

— Попытайтесь выглядеть так, как если бы вы делали что-то скучное, — сказал он. — Наклоните головы. — Оба кивнули, и они все вместе вышли на главную улицу, неся пучки как какие-то рабочие инструменты. Они привлекли к себе еще меньше внимания, чем раньше.

Избегая склада леса, они пересекли открытую каменную площадь, на которой строилась армия, и пошли по склону, ведущему на Разрушенные Равнины. Часовой увидел их — Каладин затаил дыхание, — но не сказал ничего. Скорее всего, он предположил, что у них есть причина находиться здесь. Им бы никто не разрешил выйти из лагеря в любом другом месте, но именно сюда, на часть равнины, спускающейся к первой пропасти, мостовикам ходить разрешали.

Очень скоро они оказались в том самом месте, где Каладин едва не убил себя. Какая перемена за несколько дней! Он чувствовал себя совсем другим человеком — странной смесью того, кем был, раба, которым стал, и жалкого неудачника, с которым все еще сражался. Он вспомнил, как стоял на краю пропасти и глядел в нее. Тьма внизу по-прежнему пугала его.

Если я не сумею спасти раненых, этот неудачник опять завладеет мной. И на этот раз он найдет способ…

Каладина передернуло. Он положил пучки травы рядом с пропастью и сел. Поколебавшись, остальные двое подошли к нему.

— Мы собираемся сбросить их в пропасть? — спросил Тефт, скребя бороду. — После всех трудов?

— Конечно нет, — ответил Каладин. Он заколебался. Номон светил достаточно ярко, но все-таки ночь. — Нет ли у тебя сферы, хоть одной?

— Для чего? — подозрительно спросил Тефт.

— Для света, Тефт.

Тефт, ворча, вытащил пригоршню гранатовых обломков.

— Собирался потратить сегодня ночью… — сказал он. Обломки засияли в его ладони.

— Отлично, — сказал Каладин, беря в руки стебель тростника.

Что о нем говорил отец? Поколебавшись, Каладин отломал мохнатый конец стебля, обнажив полую середину. Потом взял стебель за другой конец и пробежал пальцами по всей длине, сильно сдавливая. Две капли молочно-белой жидкости упали в пустую бутылку.

Каладин удовлетворенно улыбнулся и опять пробежал пальцами по стеблю. Ничего. Он швырнул стебель в пропасть. Со всеми разговорами о плетении шляпы, он не хотел оставлять свидетельств.

— Вроде ты сказал, что мы не собираемся выбрасывать их! — радостно обвинил его Тефт.

Каладин поднял бутылку.

— Только после того, как выдавим вот это.

— И что это? — прищурился Камень, наклоняясь ближе.

— Сок черного василька. Или, скорее, молочко черного василька — не думаю, что это настоящий сок. В любом случае это — могущественный антисептик.

— Анти… что? — спросил Тефт.

— Он отгоняет спренов горячки, — сказал Каладин. — А они вызывают заражение. Это молочко — один из лучших антисептиков на свете. Помочи им рану, и оно убьет инфекцию. — Раны Лейтена уже стали зловеще красными, вокруг них вились спрены горячки.

Тефт что-то проворчал, потом посмотрел на связки.

— Здесь целая куча тростника.

— Знаю, — сказал Каладин, передавая ему одну из двух оставшихся бутылок. — Вот почему я рад, что мне не придется выдавливать все молочко самому.

Тефт вздохнул, уселся и развязал пучок. Камень без жалоб тоже сел, развел колени в стороны, ступнями крепко сжал бутылку и начал работать.

Дул слабый ветер, шурша тростниками.

— Почему ты заботишься о них? — наконец спросил Тефт.

— Они — мои люди.

— Быть бригадиром значит совсем другое.

— Это может значить то, что мы решим, — сказал Каладин, заметив, что Сил прилетела послушать. — Ты, я, другие.

— Ты считаешь, что они дадут тебе сделать это? — спросил Тефт. — Все эти светлоглазые и капитаны?

— А они вообще хоть что-нибудь заметят?

Тефт заколебался, но потом хрюкнул, берясь за следующий стебель.

— Возможно, заметят, — сказал Камень. Огромный человек, выдавливая молочко, обращался с тростником удивительно нежно. Каладин даже не подозревал, что такие толстые пальцы могут работать так ловко и точно. — Светлоглазые, они часто замечают то, что им не полагается видеть.

Тефт хрюкнул опять, соглашаясь.

— Как ты очутился здесь, Камень? — спросил Каладин. — Почему рогоед покинул свои горы и спустился на равнину?

— Ты не должен задавать такие вопросы, сынок, — сказал Тефт, грозя пальцем Каладину. — Мы не говорим о прошлом.

— Мы не говорим ни о чем, — возразил Каладин. — Вы двое даже не знали, как зовут друг друга.

— Имена — это одно, — буркнул Тефт. — Прошлое — совсем другое. Я…

— Все в порядке, — сказал Камень. — Я могу рассказать.

Тефт что-то пробормотал себе под нос, но наклонился вперед, чтобы не пропустить ни одного слова Камня.