Обреченное королевство

— Моя дочь что-то ищет, — сказала Навани. — Иногда она меня пугает. Она очень сосредоточенная и энергичная. И самый умный человек из всех, кого я знаю. Но то, что она ищет… Далинар, она считает, что назревает нечто очень опасное.

«Солнце приближается к горизонту. Идет Вечный Шторм. Настоящее Опустошение. Ночь Печалей…»

— Я нуждаюсь в тебе, — сказала Навани. — Я знаю тебя много лет и всегда боялась, что уничтожу тебя виной. Поэтому и сбежала. Но я не могу оставаться в стороне. Не сейчас, когда они так относятся ко мне. Не сейчас, когда что-то происходит с миром. Я ужасно напугана, Далинар, и я нуждаюсь в тебе. Гавилар был совсем не таким, каким его считали люди. Я любила его, но…

— Пожалуйста, — сказал Далинар, — не говори о нем.

— Как хочешь.

Кровь моих предков!

Он не мог изгнать ее запах из головы. Он вообще не мог пошевелиться и держал ее, как человек держится за камень во время сверхшторма.

Она посмотрела на него.

— Дай мне сказать, что… что я любила Гавилара. Но тебя — тебя я больше чем люблю. И я устала ждать.

Он закрыл глаза.

— Мы не можем быть вместе.

— Мы найдем способ.

— Нас осудят.

— Лагеря не обращают на меня внимания, — сказала Навани, — а о тебе распространяют слухи и ложь. Что они могут сделать нам?

— Что-нибудь найдут. Если раньше меня не осудят девотарии.

— Гавилар мертв, — сказала Навани, кладя голову ему на грудь. — Я никогда не изменяла ему, хотя — клянусь Отцом Штормов! — имела вполне достаточную причину. Девотарии могут говорить что хотят, но «Споры» не запрещают наш союз. Традиция и доктрина разные вещи, и страх оскорбления не удержит меня.

Далинар глубоко вздохнул, потом заставил себя разжать объятья и отпрянуть от нее.

— Если ты надеялась успокоить мои тревоги, то у тебя ничего не получилось.

Она сложила руки на груди. Он все еще чувствовал место на спине, которого касалась ее безопасная рука. Мягкое касание, для члена семьи.

— Я здесь не для того, чтобы успокоить тебя, Далинар. Как раз наоборот.

— Пожалуйста. Мне нужно время, чтобы подумать..

— Я не дам прогнать себя. Я не дам тебе забыть о том, что случилось. Я не…

— Навани. — Он мягко прервал ее. — Я не брошу тебя. Обещаю.

Она внимательно посмотрела на него и криво улыбнулась.

— Очень хорошо. Но сегодня ты кое-что сделал.

— Я? Сделал? — спросил он, довольный, ликующий, потрясенный, озабоченный и пристыженный одновременно.

— Твой поцелуй, Далинар, — небрежно сказала она, открывая дверь и выходя в прихожую.

— Ты меня соблазнила.

— Что? Соблазнила? — Она оглянулась. — Далинар, за всю свою жизнь я никогда не была такой искренней.

— Знаю, — Далинар улыбнулся. — Вот это и было самым соблазнительным.

Он осторожно закрыл дверь и глубоко вздохнул.

Кровь моих предков, подумал он, почему у меня все запутано до невозможности?

И, тем не менее, в полном противоречии со своими мыслями, он почувствовал себя так, как если бы весь этот запутанный мир стал более правильным.

Глава шестьдесят вторая Три глифа

Темнота становится дворцом. Дайте ей править! Дайте ей править!

Какенах, 1173, 22 секунды до смерти. Темноглазый селаец неизвестной профессии.

— Ты думаешь, что эта штука спасет нас? — хмуро спросил Моаш, глядя на молитву, привязанную к руке Каладина.

Каладин взглянул на него. Он стоял в парадной стойке, пока солдаты Садеаса пересекали мост. Весенний воздух приятно холодил тело. Небо было безоблачным и блестящим, и штормстражи пообещали, что сверхшторм налетит не скоро.

Молитва, привязанная к его руке, была самой простой. Три глифа: ветер, защита, любимые. Молитва к Джезере — Отцу Штормов — защитить друзей и любимых. Именно такие предпочитала его мать. При всей ее утонченности и ироничности, она всегда вышивала или писала самые простые и искренние молитвы. Такая молитва всегда напоминала Каладину о ней.

— Мне даже не верится, что ты заплатил за нее приличную сумму, — продолжал Моаш. — Даже если Герольды смотрят на людей, они не замечают мостовиков.

— Мне кажется, что у меня развилась ностальгия. — Молитва, скорее всего, совершенно бессмысленна, но в последнее время он начал больше думать о религии, и не без причины. Рабу трудно поверить, что кто-то — или что-то — присматривает за ним. Тем не менее многие мостовики за время рабства стали более религиозными. Две группы, противоположные реакции. Значит ли это, что одни глупы, а другие — бессердечны? Или вообще что-нибудь третье?

— Они хотят увидеть нас мертвыми, сам знаешь, — сказал Дрехи из-за его спины. — Вот так. — Бригадники очень устали. Каладин и его люди были вынуждены работать в расщелинах всю ночь. Хашаль еще и увеличила норму добычи. Для того чтобы ее выполнить, пришлось забросить тренировки и только грабить мертвых.